Неточные совпадения
Я изумился: я видался с нею всего
раза три в год и мог бы
не видаться три года, ровно столько, сколько нужно для кругосветного плавания, она бы
не заметила.
Экспедиция в Японию —
не иголка: ее
не спрячешь,
не потеряешь. Трудно теперь съездить и в Италию, без ведома публики, тому, кто
раз брался за перо. А тут предстоит объехать весь мир и рассказать об этом так, чтоб слушали рассказ без скуки, без нетерпения. Но как и что рассказывать и описывать? Это одно и то же, что спросить, с какою физиономией явиться в общество?
Раза три в год Финский залив и покрывающее его серое небо нарядятся в голубой цвет и млеют, любуясь друг другом, и северный человек, едучи из Петербурга в Петергоф,
не насмотрится на редкое «чудо», ликует в непривычном зное, и все заликует: дерево, цветок и животное.
Оно и нелегко: если, сбираясь куда-нибудь на богомолье, в Киев или из деревни в Москву, путешественник
не оберется суматохи, по десяти
раз кидается в объятия родных и друзей, закусывает, присаживается и т. п., то сделайте посылку, сколько понадобится времени, чтобы тронуться четыремстам человек — в Японию.
Три
раза ездил я в Кронштадт, и все что-нибудь было еще
не готово.
И в самом деле напрасно: во все время плавания я ни
разу не почувствовал ни малейшей дурноты и возбуждал зависть даже в моряках.
Они
разом схватили все, что было со мной, чуть
не меня самого, и понесли в назначенную мне каюту.
Мы вошли в Зунд; здесь
не видавшему никогда ничего, кроме наших ровных степных местностей, в первый
раз являются в тумане картины гор, желтых, лиловых, серых, смотря по освещению солнца и расстоянию.
«Достал, — говорил он радостно каждый
раз, вбегая с кувшином в каюту, — на вот, ваше высокоблагородие, мойся скорее, чтоб
не застали да
не спросили, где взял, а я пока достану тебе полотенце рожу вытереть!» (ей-богу,
не лгу!).
Не лучше ли, когда порядочные люди называют друг друга просто Семеном Семеновичем или Васильем Васильевичем,
не одолжив друг друга ни
разу, разве ненарочно, случайно,
не ожидая ничего один от другого, живут десятки лет,
не неся тяжеcти уз, которые несет одолженный перед одолжившим, и, наслаждаясь друг другом, если можно, бессознательно, если нельзя, то как можно менее заметно, как наслаждаются прекрасным небом, чудесным климатом в такой стране, где дает это природа без всякой платы, где этого нельзя ни дать нарочно, ни отнять?
Проснулся он, сидит и недоумевает, как он так заспался, и
не верит, что его будили, что солнце уж высоко, что приказчик два
раза приходил за приказаниями, что самовар трижды перекипел.
Барину по городам ездить
не нужно: он ездит в город только на ярмарку
раз в год да на выборы: и то и другое еще далеко.
Эта качка напоминала мне пока наши похождения в Балтийском и Немецком морях —
не больше.
Не привыкать уже было засыпать под размахи койки взад и вперед, когда голова и ноги постепенно поднимаются и опускаются. Я кое-как заснул, и то с грехом пополам: но
не один
раз будил меня стук, топот людей, суматоха с парусами.
Уже
не в первый
раз заметил я эту черту в моем вестовом.
Но ему на этот
раз радость чужому горю
не прошла даром.
Cogito ergo sum — путешествую, следовательно, наслаждаюсь, перевел я на этот
раз знаменитое изречение, поднимаясь в носилках по горе и упиваясь необыкновенным воздухом,
не зная на что смотреть: на виноградники ли, на виллы, или на синее небо, или на океан.
Судно наше
не в первый
раз видело эти берега.
Не давайте…» — «Да они три
раза взяли с меня натурою, — сказал я, — теперь вот…» Я бросил им по мелкой монете.
Действительно, нет лучше плода: мягкий, нежный вкус, напоминающий сливочное мороженое и всю свежесть фрукта с тонким ароматом. Плод этот, когда поспеет, надо есть ложечкой. Если
не ошибаюсь, по-испански он называется нона. Обед тянулся довольно долго, по-английски, и кончился тоже по-английски: хозяин сказал спич, в котором изъявил удовольствие, что второй
раз уже угощает далеких и редких гостей, желал счастливого возвращения и звал вторично к себе.
«Я уж вам три
раза сегодня говорил;
не стану повторять», — ворчит он; потом, по обыкновению, скажет.
Море… Здесь я в первый
раз понял, что значит «синее» море, а до сих пор я знал об этом только от поэтов, в том числе и от вас. Синий цвет там, у нас, на севере, — праздничный наряд моря. Там есть у него другие цвета, в Балтийском, например, желтый, в других морях зеленый, так называемый аквамаринный. Вот наконец я вижу и синее море, какого вы
не видали никогда.
Нужды нет, что вы в первый
раз здесь, но вы видите, что это
не временный отдых, награда деятельности, но покой мертвый, непробуждающийся, что картина эта никогда
не меняется.
И все было ново нам: мы знакомились с декорациею
не наших деревьев,
не нашей травы, кустов и жадно хотели запомнить все: группировку их, отдельный рисунок дерева, фигуру листьев, наконец, плоды; как будто смотрели на это в последний
раз, хотя нам только это и предстояло видеть на долгое время.
Тут же, у самого берега, купались наши матросы, иногда выходили на берег и, погревшись на солнце, шли опять в воду, но черные дамы
не обращали на это ни малейшего внимания: видно, им
не в первый
раз.
Доктор этот с первого
раза заставил подозревать, что он
не англичанин, хотя и служил хирургом в полку в ост-индской армии.
Было довольно весело, так что П. А. Зеленый ни
разу не затягивал похоронного марша, а пел все про любовь.
Он бы
не прочь и продолжать, но ученая партия на этот
раз пересилила, и мы отправились проселком, по незавидной, изрытой вчерашним дождем дороге.
«В прошедший
раз ее
не было здесь», — продолжал он ворчать и, озабоченный, шибче погнал лошадей.
Саженях в пятидесяти от нас плавно проплыл в воздухе,
не шевеля крыльями, орел; махнув
раза три мерно крыльями над нами.
Я
раза три обошел вокруг этого катафалка и
не знал, как приступить к угрюмому ложу; робость напала на меня.
Дорогой ничего
не случилось особенного, только Савич, проехавший тут один
раз, наперед рассказывал все подробности местности, всякую отмель, бухту, ферму: удивительный глаз и славная память!
«Отвези в последний
раз в Саймонстоун, — сказал я
не без грусти, — завтра утром приезжай за нами». — «Yes, sir, — отвечал он, — а знаете ли, — прибавил потом, — что пришло еще русское судно?» — «Какое? когда?» — «Вчера вечером», — отвечал он.
«Good bye!» — прощались мы печально на крыльце с старухой Вельч, с Каролиной. Ричард, Алиса, корявый слуга и малаец-повар — все вышли проводить и взять обычную дань с путешественников — по нескольку шиллингов. Дорогой встретили доктора, верхом, с женой, и на вопрос его, совсем ли мы уезжаем: «Нет», — обманул я его, чтоб
не выговаривать еще
раз «good bye», которое звучит
не веселей нашего «прощай».
Мы еще видели после
раза два такие явления, но они близко
не подходили к нам.
Прощайте, роскошные, влажные берега: дай Бог никогда
не возвращаться под ваши деревья, под жгучее небо и на болотистые пары! Довольно взглянуть один
раз: жарко и как
раз лихорадку схватишь!
Боже сохрани, застанет непогода!» Представьте себе этот вой ветра, только в десять, в двадцать
раз сильнее, и
не в поле, а в море, — и вы получите слабое понятие о том, что мы испытывали в ночи с 8-го на 9-е и все 9-е число июля, выходя из Китайского моря в Тихий океан.
Но с странным чувством смотрю я на эти игриво-созданные, смеющиеся берега: неприятно видеть этот сон, отсутствие движения. Люди появляются редко; животных
не видать; я только
раз слышал собачий лай. Нет людской суеты; мало признаков жизни. Кроме караульных лодок другие робко и торопливо скользят у берегов с двумя-тремя голыми гребцами, с слюнявым мальчишкой или остроглазой девчонкой.
Промахнувшись
раз, японцы стали слишком осторожны: адмирал сказал, что, в ожидании ответа из Едо об отведении нам места, надо свезти пока на пустой, лежащий близ нас, камень хронометры для поверки. Об этом вскользь сказали японцам: что же они? на другой день на камне воткнули дерево, чтоб сделать камень похожим на берег, на который мы обещали
не съезжать. Фарсеры!
Известно, что этот микадо (настоящий, законный государь, отодвинутый узурпаторами-наместниками, или сиогунами, на задний план)
не может ни надеть два
раза одного платья, ни дважды обедать на одной посуде. Все это каждый день меняется, и сиогун аккуратно поставляет ему обновки, но простые, подешевле.
Наконец,
не знаю в который
раз, вбежавший Кичибе объявил, что если мы отдохнули, то губернатор ожидает нас, то есть если устали, хотел он, верно, сказать. В самом деле устали от праздности. Это у них называется дело делать. Мы пошли опять в приемную залу, и начался разговор.
Тут мы видели его чуть ли
не в последний
раз.
Сегодня жарко, а вечером поднялся крепкий ветер; отдали другой якорь. Японцев
не было: свежо, да и незачем; притом в последний
раз холодно расстались.
— «Сколько же
раз?» — «Два
раза…» — «А за завтраком?» — «Это
не еда, это кашица».
— «Однако ж могли получить три
раза, — строго заметили ему, — отчего же нет ответа?» Кичибе перевел вопрос, потом, выслушав возражение, начал: «Из Едо
не получено об этом никакого — хо-хо-хо — разрешения».
Это пугает наших милых хозяев: они уж
раз приезжали за какими-то пустяками, а собственно затем, чтоб увериться,
не затеваем ли мы что-нибудь,
не проговоримся ли о своих намерениях.
Младшие переводчики перепутали все, и двое ондер-баниосов,
не бывших ни
разу, явились спросить, что нам нужно, думая, что мы их вызывали за делом.
Он смотрит всякий
раз очень ласково на меня своим довольно тупым, простым взглядом и напоминает какую-нибудь безусловно добрую тетку, няньку или другую женщину-баловницу, от которой ума и наставлений
не жди, зато варенья, конфект и потворства — сколько хочешь.
Утром поздно уже, переспав два
раза срок, путешественник вдруг освобождает с трудом голову из-под спуда подушек, вскакивает, с прической а l’imbecile [как у помешанного — фр.], и дико озирается по сторонам, думая: «Что это за деревья, откуда они взялись и зачем он сам тут?» Очнувшись, шарит около себя, ища картуза, и видит, что в него вместо головы угодила нога, или ощупывает его под собой, а иногда и вовсе
не находит.
Надо было каждый
раз нагибаться, чтоб парусом
не сшибло с ног.
Я прошел шестой, а все магазина
не вижу, и
раза два ходил взад и вперед,
не подозревая, что одно широкое, осененное деревьями крыльцо и есть вход в магазин.