Неточные совпадения
Сам я только
что собрался обещать вам — не писать об Англии, а вы требуете, чтоб я писал, сердитесь,
что до сих пор не сказал
о ней
ни слова.
Они в ссоре за какие-то пять шиллингов и так поглощены ею,
что,
о чем ни спросишь, они сейчас переходят к жалобам одна на другую.
Но пора кончить это письмо… Как?
что?.. А
что ж
о Мадере: об управлении города,
о местных властях,
о числе жителей,
о количестве выделываемого вина,
о торговле: цифры, факты — где же все? Вправе ли вы требовать этого от меня? Ведь вы просили писать вам
о том,
что я сам увижу, а не то,
что написано в ведомостях, таблицах, календарях. Здесь все,
что я видел в течение 10-ти или 12-ти часов пребывания на Мадере. Жителей всех я не видел, властей тоже и даже не успел хорошенько посетить
ни одного виноградника.
Хотелось бы верно изобразить вам, где я,
что вижу, но
о многом говорят чересчур много, а сказать нечего; с другого, напротив, как
ни бейся, не снимешь и бледной копии, разве вы дадите взаймы вашего воображения и красок.
«Молодая колония», — я сказал: да, потому
что лет каких-нибудь тридцать назад здесь
ни о дорогах,
ни о страховых компаниях,
ни об улучшении быта черных не думали.
Когда вы будете на мысе Доброй Надежды, я вам советую не хлопотать
ни о лошадях,
ни об экипаже, если вздумаете посмотреть колонию: просто отправляйтесь с маленьким чемоданчиком в Long-street в Капштате, в контору омнибусов; там справитесь, куда и когда отходят они, и за четвертую часть того,
что нам стоило, можете объехать вдвое больше.
Чего-то ждешь,
о чем-то думаешь, что-то чувствуешь,
чего ни определить,
ни высказать не можешь.
Что это такое? как я
ни был приготовлен найти что-нибудь оригинальное, как много
ни слышал
о том,
что Вампоа богат,
что он живет хорошо, но то,
что мы увидели, далеко превзошло ожидание. Он тотчас повел нас показать сад, которым окружена дача. Про китайские сады говорят много хорошего и дурного.
Весь день и вчера всю ночь писали бумаги в Петербург; не до посетителей было, между тем они приезжали опять предложить нам стать на внутренний рейд. Им сказано,
что хотим стать дальше, нежели они указали. Они поехали предупредить губернатора и завтра хотели быть с ответом.
О береге все еще
ни слова: выжидают, не уйдем ли. Вероятно, губернатору велено не отводить места, пока в Едо не прочтут письма из России и не узнают, в
чем дело, в надежде,
что, может быть, и на берег выходить не понадобится.
О подарках они сказали,
что их не могут принять
ни губернаторы,
ни баниосы,
ни переводчики: «Унмоглик!» — «Из Едо, — начал давиться Кичибе, — на этот счет не получено… разрешения». — «Ну, не надо. И мы никогда не примем, — сказали мы, — когда нужно будет иметь дело с вами».
— «И мое положение представьте себе, — отвечал Посьет, — адмирал мне не говорит
ни слова больше
о своих намерениях, и я не знаю,
что сказать вам».
Спросили, когда будут полномочные. «Из Едо… не получено… об этом». Ну пошел свое! Хагивари и Саброски начали делать нам знаки, показывая на бумагу,
что вот какое чудо случилось: только заговорили
о ней, и она и пришла! Тут уже никто не выдержал, и они сами, и все мы стали смеяться. Бумага писана была от президента горочью Абе-Исен-о-ками-сама к обоим губернаторам
о том,
что едут полномочные, но кто именно, когда они едут, выехали ли, в дороге ли — об этом
ни слова.
— «Что-о? почему это уши? — думал я, глядя на группу совершенно голых, темных каменьев, — да еще и ослиные?» Но, должно быть, я подумал это вслух, потому
что кто-то подле меня сказал: «Оттого
что они торчмя высовываются из воды — вон видите?» Вижу, да только это похоже и на шапку, и на ворота, и
ни на
что не похоже, всего менее на уши.
После обеда нас повели в особые галереи играть на бильярде. Хозяин и некоторые гости, узнав,
что мы собираемся играть русскую, пятишаровую партию, пришли было посмотреть,
что это такое, но как мы с Посьетом в течение получаса не сделали
ни одного шара, то они постояли да и ушли, составив себе, вероятно, не совсем выгодное понятие
о русской партии.
В первый раз в жизни случилось мне провести последний день старого года как-то иначе, непохоже
ни на
что прежнее. Я обедал в этот день у японских вельмож! Слушайте же, если вам не скучно, подробный рассказ обо всем,
что я видел вчера. Не берусь одевать все вчерашние картины и сцены в их оригинальный и яркий колорит. Обещаю одно: верное, до добродушия, сказание
о том, как мы провели вчерашний день.
Кавадзи ел все с разбором, спрашивал
о каждом блюде, а старик жевал, кажется, бессознательно,
что ему
ни подавали.
Эта рассеянность произошла оттого,
что епископ, не знаю почему,
ни с того
ни с сего принялся рассказывать
о Чусане по-английски.
Он не упомянул
ни слова
о том,
что вчера японские лодки вздумали мешать кататься нашим шлюпкам и стали теснить их.
Еще в тропиках, когда мелькало в уме предположение
о возможности возвратиться домой через Сибирь, бывшие в Сибири спутники говорили,
что в Аяне надо бросить все вещи и взять только самое необходимое; а здесь теперь говорят,
что бросать ничего не надобно,
что можно увязать на вьючных лошадей все,
что ни захочешь, даже книги.
Вы, конечно, не удивляетесь,
что я не говорю
ни о каких встречах по дороге?
— И
что? — допытывался я уже на другой день на рейде, ибо там, за рифами, опять
ни к кому приступу не было: так все озабочены. Да почему-то и неловко было спрашивать, как бывает неловко заговаривать, где есть трудный больной в доме,
о том, выздоровеет он или умрет?
И только на другой день, на берегу, вполне вникнул я в опасность положения, когда в разговорах об этом объяснилось,
что между берегом и фрегатом, при этих огромных, как горы, волнах, сообщения на шлюпках быть не могло;
что если б фрегат разбился
о рифы, то
ни наши шлюпки — а их шесть-семь и большой баркас, —
ни шлюпки с других наших судов не могли бы спасти и пятой части всей нашей команды.
В этой неизвестности
о войне пришли мы и в Манилу и застали там на рейде военный французский пароход.
Ни мы,
ни французы не знали, как нам держать себя друг с другом, и визитами мы не менялись, как это всегда делается в обыкновенное время. Пробыв там недели три, мы ушли, но перед уходом узнали,
что там ожидали английскую эскадру.
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите
ни слова поговорить
о деле. Ну
что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Хлестаков. Да
что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите
о злодеях или
о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь,
что у меня нет
ни копейки.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да
что в самом деле? Я такой! я не посмотрю
ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Артемий Филиппович.
О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры:
чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски
ни слова не знает.
Кто видывал, как слушает // Своих захожих странников // Крестьянская семья, // Поймет,
что ни работою //
Ни вечною заботою, //
Ни игом рабства долгого, //
Ни кабаком самим // Еще народу русскому // Пределы не поставлены: // Пред ним широкий путь. // Когда изменят пахарю // Поля старозапашные, // Клочки в лесных окраинах // Он пробует пахать. // Работы тут достаточно. // Зато полоски новые // Дают без удобрения // Обильный урожай. // Такая почва добрая — // Душа народа русского… //
О сеятель! приди!..