Неточные совпадения
С наступлением ночи опять стало нервам больно, опять явилось неопределенное беспокойство до
тоски от остроты наркотических испарений, от теплой мглы, от теснившихся в воображении призраков, от
смутных дум. Нет, не вынесешь долго этой жизни среди роз, ядов, баядерок, пальм, под отвесными стрелами, которые злобно мечет солнечный шар!
И целый день, и все дни и ночи няни наполнены были суматохой, беготней: то пыткой, то живой радостью за ребенка, то страхом, что он упадет и расшибет нос, то умилением от его непритворной детской ласки или
смутной тоской за отдаленную его будущность: этим только и билось сердце ее, этими волнениями подогревалась кровь старухи, и поддерживалась кое-как ими сонная жизнь ее, которая без того, может быть, угасла бы давным-давно.
В ней сказалась та
смутная тоска по чем-то, та почти бессознательная, но неотразимая потребность новой жизни, новых людей, которая охватывает теперь все русское общество, и даже не одно только так называемое образованное.
Рыженький немец-управляющий, с рижской сигаркой в зубах, флегматически заложив за спину короткие руки, вытащил на своре пару своих бульдогов и вместе с ними вышел на крыльцо господского дома — полюбоваться предстоящим зрелищем. Вслед за ним вышел туда же и Хвалынцев. Сердце его стучало
смутной тоской какого-то тревожного ожидания.
Неточные совпадения
Но основной, господствующей нотой все-таки была глубокая
тоска об этом прошлом, разрешавшаяся беспредметной мечтой о чем-то
смутном, как говор степного ветра на казацкой могиле…
Долина тихая дремала, // В ночной одетая туман, // Луна во мгле перебегала // Из тучи в тучу и курган // Мгновенным блеском озаряла. // Под ним в безмолвии Руслан // Сидел с обычною
тоскою // Пред усыпленною княжною. // Глубоку думу думал он, // Мечты летели за мечтами, // И неприметно веял сон // Над ним холодными крылами. // На деву
смутными очами // В дремоте томной он взглянул // И, утомленною главою // Склонясь к ногам ее, заснул.
Не то
тоска, не то
смутное напоминание об адмиральском часе.
И было ль то привет стране родной, // Названье ли оставленного друга, // Или
тоска по жизни молодой, // Иль просто крик последнего недуга — // Как разгадать? Что может в час такой // Наполнить сердце, жившее так много // И так недолго с
смутною тревогой? // Один лишь друг умел тебя понять // И ныне может, должен рассказать // Твои мечты, дела и приключенья — // Глупцам в забаву, мудрым в поученье.
Может быть — памятника Пушкина на Тверском бульваре, а под ним — говора волн? Но нет — даже не этого. Ничего зрительного и предметного в моем К Морю не было, были шумы — той розовой австралийской раковины, прижатой к уху, и
смутные видения — того Байрона и того Наполеона, которых я даже не знала лиц, и, главное, — звуки слов, и — самое главное —
тоска: пушкинского призвания и прощания.