Неточные совпадения
Между двух холмов лепилась куча домов, которые
то скрывались,
то появлялись из-за бахромы набегавших на берег бурунов: к вершинам холмов прилипло облако тумана. «Что это такое?» — спросил я лоцмана. «Dover», — каркнул он. Я оглянулся налево: там рисовался неясно сизый, неровный и крутой берег Франции.
Ночью мы бросили якорь на Спитгедском рейде, между островом Вайтом и крепостными стенами Портсмута.
Рассчитывали на дующие около
того времени вестовые ветры, но и это ожидание не оправдалось. В воздухе мертвая тишина, нарушаемая только хлопаньем грота.
Ночью с 21 на 22 февраля я от жара ушел спать в кают-компанию и лег на диване под открытым люком. Меня разбудил неистовый топот, вроде трепака, свист и крики. На лицо упало несколько брызг. «Шквал! — говорят, — ну, теперь задует!» Ничего не бывало, шквал прошел, и фрегат опять задремал в штиле.
9-го мы думали было войти в Falsebay, но
ночью проскользнули мимо и очутились миль за пятнадцать по
ту сторону мыса. Исполинские скалы, почти совсем черные от ветра, как зубцы громадной крепости, ограждают южный берег Африки. Здесь вечная борьба титанов — моря, ветров и гор, вечный прибой, почти вечные бури. Особенно хороша скала Hangklip. Вершина ее нагибается круто к средине, а основания выдается в море. Вершины гор состоят из песчаника, а основания из гранита.
На
ночь нас развели по разным комнатам. Но как особых комнат было только три, и в каждой по одной постели,
то пришлось по одной постели на двоих. Но постели таковы, что на них могли бы лечь и четверо. На другой день, часу в восьмом, Ферстфельд явился за нами в кабриолете, на паре прекрасных лошадей.
Но как на мое покойное и сухое место давно уж было три или четыре кандидата,
то я и хотел досидеть тут до
ночи; но не удалось.
Ужели это
то солнце, которое светит у нас? Я вспомнил косвенные, бледные лучи, потухающие на березах и соснах, остывшие с последним лучом нивы, влажный пар засыпающих полей, бледный след заката на небе, борьбу дремоты с дрожью в сумерки и мертвый сон в
ночи усталого человека — и мне вдруг захотелось туда, в
ту милую страну, где… похолоднее.
В начале июня мы оставили Сингапур. Недели было чересчур много, чтоб познакомиться с этим местом. Если б мы еще остались день,
то не знали бы, что делать от скуки и жара. Нет, Индия не по нас! И англичане бегут из нее, при первом удобном случае, спасаться от климата на мыс Доброй Надежды, в порт Джаксон — словом, дальше от экватора, от этих палящих дней, от беспрохладных
ночей, от мест, где нельзя безнаказанно есть и пить, как едят и пьют англичане.
Боже сохрани, застанет непогода!» Представьте себе этот вой ветра, только в десять, в двадцать раз сильнее, и не в поле, а в море, — и вы получите слабое понятие о
том, что мы испытывали в
ночи с 8-го на 9-е и все 9-е число июля, выходя из Китайского моря в Тихий океан.
Но вот мы вышли в Великий океан. Мы были в 21˚ северной широты: жарко до духоты. Работать днем не было возможности. Утомишься от жара и заснешь после обеда, чтоб выиграть поболее времени
ночью. Так сделал я 8-го числа, и спал долго, часа три, как будто предчувствуя беспокойную
ночь. Капитан подшучивал надо мной, глядя, как я проснусь, посмотрю сонными глазами вокруг и перелягу на другой диван, ища прохлады. «Вы
то на правый,
то на левый галс ложитесь!» — говорил он.
Решились не допустить мачту упасть и в помощь ослабевшим вантам «заложили сейтали» (веревки с блоками). Работа кипела, несмотря на
то, что уж наступила
ночь. Успокоились не прежде, как кончив ее. На другой день стали вытягивать самые ванты. К счастию, погода стихла и дала исполнить это, по возможности, хорошо. Сегодня мачта почти стоит твердо; но на всякий случай заносят пару лишних вант, чтоб новый крепкий ветер не застал врасплох.
Прожил ли один час из тысячи одной
ночи, просидел ли в волшебном балете, или это так мелькнул перед нами один из
тех калейдоскопических узоров, которые мелькнут раз в воображении, поразят своею яркостью, невозможностью и пропадут без следа?
Весь день и вчера всю
ночь писали бумаги в Петербург; не до посетителей было, между
тем они приезжали опять предложить нам стать на внутренний рейд. Им сказано, что хотим стать дальше, нежели они указали. Они поехали предупредить губернатора и завтра хотели быть с ответом. О береге все еще ни слова: выжидают, не уйдем ли. Вероятно, губернатору велено не отводить места, пока в Едо не прочтут письма из России и не узнают, в чем дело, в надежде, что, может быть, и на берег выходить не понадобится.
А свежо: зима в полном разгаре, всего шесть градусов тепла. Небо ясно;
ночи светлые; вода сильно искрится. Вообще, судя по
тому, что мы до сих пор испытали, можно заключить, что Нагасаки — один из благословенных уголков мира по климату. Ровная погода: когда ветер с севера — ясно и свежо, с юга — наносит дождь. Но мы видели больше ясного времени.
Мы шли, шли в темноте, а проклятые улицы не кончались: все заборы да сады. Ликейцы, как тени, неслышно скользили во мраке. Нас провожал
тот же самый, который принес нам цветы. Где было грязно или острые кораллы мешали свободно ступать, он вел меня под руку, обводил мимо луж, которые, видно, знал наизусть. К несчастью, мы не туда попали, и, если б не провожатый, мы проблуждали бы целую
ночь. Наконец добрались до речки, до вельбота, и вздохнули свободно, когда выехали в открытое море.
Ночью ни зги не видать; небо заволокло тучами; ветер ревет; а часа в два
ночи надо было проходить сквозь группу островов Баши,
ту самую, у которой 9-го и 10-го июля прошлого года нас встретил ураган.
Но и морская поэзия надоест, и тропическое небо, яркие звезды: помянешь и майские петербургские
ночи, когда, к полуночи, небо захочет будто бы стемнеть, да вдруг опять засветлеет, точно ребенок нахмурится:
того и гляди заплачет, а он вдруг засмеялся и пошел опять играть!..
Вчера, с 9-го на 10-е
ночью, течением отнесло нас на 35 миль в сутки, против счисления к норду, несмотря на
то, что накануне была хорошая обсервация, и мы очутились выше Батана.
Мы вышли
ночью; и как тут кое-где рассеяны островки,
то, для безопасности, мы удержались до рассвета под малыми парусами у островов Баши.
Так когда и мы все перебрались на шкуну, рассовали кое-куда багаж, когда разошлись по углам, особенно улеглись
ночью спать,
то хоть бы и еще взять народу и вещей. Это
та же история, что с чемоданом: не верится, чтоб вошло все приготовленное количество вещей, а потом окажется, что можно как-нибудь сунуть и
то, втиснуть другое, третье.
Но обед и ужин не обеспечивали нам крова на приближавшийся вечер и
ночь. Мы пошли заглядывать в строения: в одном лавка с товарами, но запертая. Здесь еще пока такой порядок торговли, что покупатель отыщет купца,
тот отопрет лавку, отмеряет или отрежет товар и потом запрет лавку опять. В другом здании кто-то помещается: есть и постель, и домашние принадлежности, даже тараканы, но нет печей. Третий, четвертый домы битком набиты или обитателями местечка, или опередившими нас товарищами.
Река, чем ниже,
тем глубже, однако мы садились раза два на мель:
ночью я слышал смутно шум, возню; якуты бросаются в воду и тащат лодку.
«А там есть какая-нибудь юрта, на
том берегу, чтоб можно было переждать?» — спросил я. «Однако нет, — сказал он, — кусты есть… Да почто вам юрта?» — «Куда же чемоданы сложить, пока лошадей приведут?» — «А на берегу: что им доспеется? А не
то так в лодке останутся: не азойно будет» (
то есть: «Не тяжело»). Я задумался: провести
ночь на пустом берегу вовсе не занимательно; посылать
ночью в город за лошадьми взад и вперед восемь верст — когда будешь под кровлей? Я поверил свои сомнения старику.
Между
тем наступила
ночь. Я велел подать что-нибудь к ужину, к которому пригласил и смотрителя. «Всего один рябчик остался», — сердито шепнул мне человек. «Где же прочие? — сказал я, — ведь у якута куплено их несколько пар». — «Вчера с проезжим скушали», — еще сердитее отвечал он. «Ну разогревай английский презервный суп», — сказал я. «Вчера последний вышел», — заметил он и поставил на очаг разогревать единственного рябчика.
Проснувшись
ночью, я почувствовал, что у меня зябнет не одна спина, а весь я озяб, и было отчего: огонь на очаге погасал, изредка стреляя искрами
то на лавку,
то на тулуп смотрителя или на пол, в сено.
Он много рассказывал любопытного о них. Он обласкал одного чукчу, посадил его с собой обедать, и
тот потом не отходил от него ни на шаг, служил ему проводником, просиживал над ним
ночью, не смыкая глаз и охраняя его сон, и расстался с ним только на границе чукотской земли. Поступите с ним грубо, постращайте его — и во сколько лет потом не изгладите впечатления!
Так провели
ночь, беспокойно,
то есть они, моряки, следя за успехами ветра.
Но как все страшное и опасное, испытываемое многими плавателями, а также испытанное и нами в плавании до Японии, кажется бледно и ничтожно в сравнении с
тем, что привелось испытать моим спутникам в Японии! Все, что произошло там, представляет ряд страшных, и опасных, и гибельных вместе — не минут, не часов, а дней и
ночей.
А в других местах было или совсем пусто по берегам, или жители, завидев, особенно
ночью, извергаемый пароходом дым и мириады искр, в страхе бежали дальше и прятались, так что приходилось голодным плавателям самим входить в их жилища и хозяйничать, брать провизию и оставлять бусы, зеркальца и
тому подобные предметы взамен.