Неточные совпадения
Скосив на нее черные глаза, Кострома рассказывает про охотника Калинина, седенького старичка с хитрыми глазами, человека дурной славы, знакомого всей слободе. Он недавно помер, но его не зарыли в песке кладбища, а поставили
гроб поверх земли, в стороне от других могил.
Гроб — черный, на высоких ножках, крышка его расписана
белой краской, — изображены крест, копье, трость и две кости.
Бабушка принесла на руках
белый гробик, Дрянной Мужик прыгнул в яму, принял
гроб, поставил его рядом с черными досками и, выскочив из могилы, стал толкать туда песок и ногами, и лопатой. Трубка его дымилась, точно кадило. Дед и бабушка тоже молча помогали ему. Не было ни попов, ни нищих, только мы четверо в густой толпе крестов.
Я снова в городе, в двухэтажном
белом доме, похожем на
гроб, общий для множества людей. Дом — новый, но какой-то худосочный, вспухший, точно нищий, который внезапно разбогател и тотчас объелся до ожирения. Он стоит боком на улицу, в каждом этаже его по восемь окон, а там, где должно бы находиться лицо дома, — по четыре окна; нижние смотрят в узенький проезд, на двор, верхние — через забор, на маленький домик прачки и в грязный овраг.
Вслед за певчими приехал нанятый Тамарой катафалк о двух лошадях, черный, с белыми султанами, и при нем пять факельщиков. Они же привезли с собой глазетовый
белый гроб и пьедестал для него, обтянутый черным коленкором. Не спеша, привычно-ловкими движениями, они уложили покойницу в гроб, покрыли ее лицо кисеей, занавесили труп парчой и зажгли свечи: одну в изголовье и две в ногах.
Девушка жадно слушала, как шамкали старые нянины губы о ее красавице маме, которую унесли в
белом гробу из противного петербургского отеля в родную деревню…
На том самом месте этой огромной, высокой церкви Большого Вознесения, у Никитских ворот, где сто лет назад под золотыми венцами стояли Александр Пушкин и Наталья Гончарова, высился весь в цветах и венках
белый гроб, окруженный беспрерывно входящими и выходящими москвичами, пришедшими поклониться останкам своей любимицы, великой артистке Марии Ермоловой. Здесь собрались те, которые не будут иметь возможности завтра присутствовать на торжественной гражданской панихиде в Малом театре.
Старушка лежала в
белом гробе, и вокруг нее не было ни пустоты, ни суеты, ни бормотанья: днем было светло, а вечером на столе горели обыкновенные свечи, в обыкновенных подсвечниках, а вокруг были расставлены старинные желтые кресла, на которых сидели свои и посторонние и вели вполголоса тихую беседу о ней — припоминали ее жизнь, ее хорошие, честные поступки, о которых у всех оказались воспоминания.
Она лежала худенькая-худенькая и невероятно вытянувшаяся в своем небольшом, но пышном
белом гробу. Ей казалось теперь лет пятнадцать-шестнадцать, этой маленькой одиннадцатилетней девочке.
Неточные совпадения
Полы были усыпаны свежею накошенною душистою травой, окна были отворены, свежий, легкий, прохладный воздух проникал в комнату, птички чирикали под окнами, а посреди залы, на покрытых
белыми атласными пеленами столах, стоял
гроб.
Этот
гроб был обит
белым гроденаплем [Гроденапль — особый род плотной шелковой материи.] и обшит
белым густым рюшем.
За
гробом шло несколько женщин, все в широких
белых платьях, повязанные
белыми же платками, несколько детей и собака.
В руках ее букет
белых роз, с которым она лежала в
гробу.
В голубом, убранном
белым рюшем
гробе лежал, сложив ручки и закрыв глазки, Илюша.