Голос Артамонова был густ и груб, говорил он, точно в большой барабан бил, а Баймаков всю свою жизнь
ходил по земле осторожно, говорил тихо, как будто боясь разбудить кого-то страшного.
Вокруг фабрики развелось много птиц: воробьёв, ворон, галок, трещали сороки, торопливо перелетая с места на место, блестя атласом белых боков; сизые голуби
ходили по земле, особенно много было птиц около трактира на берегу Ватаракши, где останавливались мужики, привозя лён.
Неточные совпадения
Ночами, когда город мёртво спит, Артамонов вором крадётся
по берегу реки,
по задворкам, в сад вдовы Баймаковой. В тёплом воздухе гудят комары, и как будто это они разносят над
землёй вкусный запах огурцов, яблок, укропа. Луна катится среди серых облаков, реку гладят тени. Перешагнув через плетень в сад, Артамонов тихонько
проходит во двор, вот он в тёмном амбаре, из угла его встречает опасливый шёпот...
Он идёт
по холодку, в перламутровом сумраке раннего утра;
ходит по своей
земле, сунув руки за спину под кафтан; кафтан приподнялся петушиным хвостом; Артамонов давит тяжёлою ногой стружку, щепу, думает...
Он уже трижды
ходил в монастырь: повесит за спину себе котомку и, с палкой в руке, уходит не торопясь; казалось — он идёт
по земле из милости к ней, да и всё он делает как бы из милости.
И, подняв стакан против луны, посмотрел на мутную влагу в нём. Луна спряталась за колокольней, окутав её серебряным туманным светом и этим странно выдвинув из тёплого сумрака ночи. Над колокольней стояли облака, точно грязные заплаты, неумело вшитые в синий бархат. Нюхая
землю,
по двору задумчиво
ходил любимец Алексея, мордастый пёс Кучум;
ходил, нюхал
землю и вдруг, подняв голову в небо, негромко вопросительно взвизгивал.
Жил он почти незаметно и, если его не звали вниз, — в комнаты не
сходил. Шевырялся в саду, срезывая сухие сучья с деревьев, черепахой ползал
по земле, выпалывая сорные травы, сморщивался, подсыхал телом и говорил с людями тихо, точно рассказывая важные тайны. Церковь посещал неохотно, отговариваясь нездоровьем, дома молился мало и говорить о боге не любил, упрямо уклоняясь от таких разговоров.
Представлялось ему и молодое поколение, долженствовавшее увековечить фамилью Чичиковых: резвунчик мальчишка и красавица дочка, или даже два мальчугана, две и даже три девчонки, чтобы было всем известно, что он действительно жил и существовал, а не то что
прошел по земле какой-нибудь тенью или призраком, — чтобы не было стыдно и перед отечеством.
По утрам, через час после того, как уходила жена, из флигеля шел к воротам Спивак, шел нерешительно, точно ребенок, только что постигший искусство
ходить по земле. Респиратор, выдвигая его подбородок, придавал его курчавой голове форму головы пуделя, а темненький, мохнатый костюм еще более подчеркивал сходство музыканта с ученой собакой из цирка. Встречаясь с Климом, он опускал респиратор к шее и говорил всегда что-нибудь о музыке.
А может,
ходит по земле, считая ее сокровища, как ходила «князь-барыня» Енгалычева вместе с божией матерью, и богородица уговаривает мать мою, как уговаривала «князь-барыню»:
Неточные совпадения
Василий указал на метку ногой, и Левин пошел, как умел, высевать
землю с семенами.
Ходить было трудно, как
по болоту, и Левин,
пройдя леху, запотел и, остановившись, отдал севалку.
Прошли снега и реки, — работы так вдруг и закипят: там погрузки на суда, здесь расчистка дерев
по лесам, пересадка дерев
по садам, и пошли взрывать повсюду
землю.
Я жил тогда в Одессе пыльной… // Там долго ясны небеса, // Там хлопотливо торг обильный // Свои подъемлет паруса; // Там всё Европой дышит, веет, // Всё блещет югом и пестреет // Разнообразностью живой. // Язык Италии златой // Звучит
по улице веселой, // Где
ходит гордый славянин, // Француз, испанец, армянин, // И грек, и молдаван тяжелый, // И сын египетской
земли, // Корсар в отставке, Морали.
Все были хожалые, езжалые:
ходили по анатольским берегам,
по крымским солончакам и степям,
по всем речкам большим и малым, которые впадали в Днепр,
по всем заходам [Заход — залив.] и днепровским островам; бывали в молдавской, волошской, в турецкой
земле; изъездили всё Черное море двухрульными козацкими челнами; нападали в пятьдесят челнов в ряд на богатейшие и превысокие корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху на своем веку.
Долго еще оставшиеся товарищи махали им издали руками, хотя не было ничего видно. А когда
сошли и воротились
по своим местам, когда увидели при высветивших ясно звездах, что половины телег уже не было на месте, что многих, многих нет, невесело стало у всякого на сердце, и все задумались против воли, утупивши в
землю гульливые свои головы.