Неточные совпадения
Клим быстро вспомнил ряд признаков, которые убедили его, что это так и есть: Лидия
боится любви, она привила свой
страх Макарову и поэтому виновна в том, что заставила человека покуситься на жизнь свою.
— Когда я пою — я могу не фальшивить, а когда говорю с барышнями, то
боюсь, что это у меня выходит слишком просто, и со
страха беру неверные ноты. Вы так хотели сказать?
— Воспитывает. Я этого — достоин, ибо частенько пиан бываю и блудословлю плоти ради укрощения. Ада
боюсь и сего, — он очертил в воздухе рукою полукруг, — и потустороннего.
Страха ради иудейска с духовенством приятельствую. Эх, коллега! Покажу я вам одного диакона…
— Я, должно быть, немножко поэт, а может, просто — глуп, но я не могу… У меня — уважение к женщинам, и — знаешь? — порою мне думается, что я
боюсь их. Не усмехайся, подожди! Прежде всего — уважение, даже к тем, которые продаются. И не
страх заразиться, не брезгливость — нет! Я много думал об этом…
Лодка закачалась и бесшумно поплыла по течению. Клим не греб, только правил веслами. Он был доволен. Как легко он заставил Лидию открыть себя! Теперь совершенно ясно, что она
боится любить и этот
страх — все, что казалось ему загадочным в ней. А его робость пред нею объясняется тем, что Лидия несколько заражает его своим
страхом. Удивительно просто все, когда умеешь смотреть. Думая, Клим слышал сердитые жалобы Алины...
— У нас удивительно много людей, которые, приняв чужую мысль, не могут, даже как будто
боятся проверить ее, внести поправки от себя, а, наоборот, стремятся только выпрямить ее, заострить и вынести за пределы логики, за границы возможного. Вообще мне кажется, что мышление для русского человека — нечто непривычное и даже пугающее, хотя соблазнительное. Это неумение владеть разумом у одних вызывает
страх пред ним, вражду к нему, у других — рабское подчинение его игре, — игре, весьма часто развращающей людей.
— Самоубийственно пьет. Маркс ему вреден. У меня сын тоже насильно заставляет себя веровать в Маркса. Ему — простительно. Он — с озлобления на людей за погубленную жизнь. Некоторые верят из глупой, детской храбрости:
боится мальчуган темноты, но — лезет в нее, стыдясь товарищей, ломая себя, дабы показать: я-де не трус! Некоторые веруют по торопливости, но большинство от
страха. Сих, последних, я не того… не очень уважаю.
Рыженького звали Антон Васильевич Берендеев. Он был тем интересен, что верил в неизбежность революции, но
боялся ее и нимало не скрывал свой
страх, тревожно внушая Прейсу и Стратонову...
Любаша всегда стремилась куда-то,
боялась опоздать, утром смотрела на стенные часы со
страхом, а около или после полуночи, уходя спать, приказывала себе...
— До свидания, — сказал Клим и быстро отступил,
боясь, что умирающий протянет ему руку. Он впервые видел, как смерть душит человека, он чувствовал себя стиснутым
страхом и отвращением. Но это надо было скрыть от женщины, и, выйдя с нею в гостиную, он сказал...
— Я люблю
бояться; занятно, когда от
страха шкурка на спине холодает.
— Меня к
страху приучил хозяин, я у трубочиста жил, как я — сирота. Бывало, заорет: «Лезь, сволочь, сукиного сына!» В каменную стену полезешь, не то что куда-нибудь. Он и печник был. Ему смешно было, что я
боюсь.
«Ничему не верите, а — чего ради не верите?
Боитесь верить,
страха ради не верите! Осмеяли все, оголились, оборвались, как пьяные нищие…»
— Я? Я — по-дурацки говорю. Потому что ничего не держится в душе… как в безвоздушном пространстве. Говорю все, что в голову придет, сам перед собой играю шута горохового, — раздраженно всхрапывал Безбедов; волосы его, высохнув, торчали дыбом, — он выпил вино, забыв чокнуться с Климом, и, держа в руке пустой стакан, сказал, глядя в него: — И
боюсь, что на меня, вот — сейчас, откуда-то какой-то
страх зверем бросится.
Неточные совпадения
И точно, он начал нечто подозревать. Его поразила тишина во время дня и шорох во время ночи. Он видел, как с наступлением сумерек какие-то тени бродили по городу и исчезали неведомо куда и как с рассветом дня те же самые тени вновь появлялись в городе и разбегались по домам. Несколько дней сряду повторялось это явление, и всякий раз он порывался выбежать из дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный
страх удерживал его. Как истинный прохвост, он
боялся чертей и ведьм.
Не помня, как оставила дом, Ассоль бежала уже к морю, подхваченная неодолимым ветром события; на первом углу она остановилась почти без сил; ее ноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло, сознание держалось на волоске. Вне себя от
страха потерять волю, она топнула ногой и оправилась. Временами то крыша, то забор скрывали от нее алые паруса; тогда,
боясь, не исчезли ли они, как простой призрак, она торопилась миновать мучительное препятствие и, снова увидев корабль, останавливалась облегченно вздохнуть.
От него отделилась лодка, полная загорелых гребцов; среди них стоял тот, кого, как ей показалось теперь, она знала, смутно помнила с детства. Он смотрел на нее с улыбкой, которая грела и торопила. Но тысячи последних смешных
страхов одолели Ассоль; смертельно
боясь всего — ошибки, недоразумений, таинственной и вредной помехи, — она вбежала по пояс в теплое колыхание волн, крича:
Будь Авдотья Романовна одета как королева, то, кажется, он бы ее совсем не
боялся; теперь же, может именно потому, что она так бедно одета и что он заметил всю эту скаредную обстановку, в сердце его вселился
страх, и он стал
бояться за каждое слово свое, за каждый жест, что было, конечно, стеснительно для человека и без того себе не доверявшего.
Скорее в обморок, теперь оно в порядке, // Важнее давишной причина есть тому, // Вот наконец решение загадке! // Вот я пожертвован кому! // Не знаю, как в себе я бешенство умерил! // Глядел, и видел, и не верил! // А милый, для кого забыт // И прежний друг, и женский
страх и стыд, — // За двери прячется,
боится быть в ответе. // Ах! как игру судьбы постичь? // Людей с душой гонительница, бич! — // Молчалины блаженствуют на свете!