Неточные совпадения
«Мама, а я еще не сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то, упал
на колени, поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую
голову и быстро пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь с колен
на корточки,
встал, вцепился в свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал...
Окно наверху закрыли. Лидия
встала и пошла по саду, нарочно задевая ветви кустарника так, чтоб капли дождя падали ей
на голову и лицо.
Судорожным движением всего тела Клим отполз подальше от этих опасных рук, но, как только он отполз, руки и
голова Бориса исчезли,
на взволнованной воде качалась только черная каракулевая шапка, плавали свинцовые кусочки льда и
вставали горбики воды, красноватые в лучах заката.
В
голове еще шумел молитвенный шепот баб, мешая думать, но не мешая помнить обо всем, что он видел и слышал. Молебен кончился. Уродливо длинный и тонкий седобородый старик с желтым лицом и безволосой
головой в форме тыквы, сбросив с плеч своих поддевку, трижды перекрестился, глядя в небо,
встал на колени перед колоколом и, троекратно облобызав край, пошел
на коленях вокруг него, крестясь и прикладываясь к изображениям святых.
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них, положил их
на голову себе близко ко лбу и, придерживая рукой, припал
на колено. Пятеро мужиков, подняв с земли небольшой колокол, накрыли им
голову кузнеца так, что края легли ему
на шапки и
на плечи, куда баба положила свернутый передник. Кузнец закачался, отрывая колено от земли,
встал и тихо, широкими шагами пошел ко входу
на колокольню, пятеро мужиков провожали его, идя попарно.
Он пошевелил кожей
на голове, отчего коротко остриженные волосы
встали дыбом, а лицо вытянулось и окаменело.
Из коридора к столу осторожно, даже благоговейно, как бы к причастию, подошли двое штатских, ночной сторож и какой-то незнакомый человек, с измятым, неясным лицом, с забинтованной шеей, это от него пахло йодоформом. Клим подписал протокол, офицер
встал, встряхнулся, проворчал что-то о долге службы и предложил Самгину дать подписку о невыезде. За спиной его полицейский подмигнул Инокову глазом, похожим
на голубиное яйцо, Иноков дружески мотнул встрепанной
головой.
Пред Самгиным
встал Тагильский. С размаха надев
на голову медный шлем, он сжал кулаки и начал искать ими карманов в куртке; нашел, спрятал кулаки и приподнял плечи; розовая шея его потемнела, звучно чмокнув, он забормотал что-то, но его заглушил хохот Кутузова и еще двух-трех людей. Потом Кутузов сказал...
В дверях буфетной
встала Алина, платье
на ней было так ослепительно белое, что Самгин мигнул; у пояса — цветы, гирлянда их спускалась по бедру до подола,
на голове — тоже цветы, в руках блестел веер, и вся она блестела, точно огромная рыба. Стало тихо, все примолкли, осторожно отодвигаясь от нее. Лютов вертелся, хватал стулья и бормотал...
Кутузов, задернув драпировку, снова явился в зеркале, большой, белый, с лицом очень строгим и печальным. Провел обеими руками по остриженной
голове и, погасив свет, исчез в темноте более густой, чем наполнявшая комнату Самгина. Клим, ступая
на пальцы ног,
встал и тоже подошел к незавешенному окну. Горит фонарь, как всегда, и, как всегда, — отблеск огня
на грязной, сырой стене.
Но сквозь дождь и гром ко крыльцу станции подкатил кто-то, молния осветила в окне мокрую
голову черной лошади; дверь распахнулась, и, отряхиваясь, точно петух,
на пороге
встал человек в клеенчатом плаще, сдувая с густых, светлых усов капли дождя.
Она
встала, подошла к запотевшему окну, а Самгин, глядя
на голые ноги ее, желтые, как масло, сказал...
Встал Славороссов, держась за крест
на груди, откинул космы свои за плечи и величественно поднял звериную
голову.
— Четверых не повезет, — сказал кто-то; несколько человек сразу толкнули сани, лошадь вздернула
голову, а передние ноги ее так подогнулись, точно и она хотела
встать на колени.
Круг пошел медленнее, шум стал тише, но люди падали
на пол все чаще, осталось
на ногах десятка два; седой, высокий человек, пошатываясь,
встал на колени, взмахнул лохматой
головою и дико, яростно закричал...
Вскрикивая, он черпал горстями воду, плескал ее в сторону Марины, в лицо свое и
на седую
голову. Люди
вставали с пола, поднимая друг друга за руки, под мышки, снова становились в круг, Захарий торопливо толкал их, устанавливал, кричал что-то и вдруг, закрыв лицо ладонями, бросился
на пол, — в круг вошла Марина, и люди снова бешено, с визгом, воем, стонами, завертелись, запрыгали, как бы стремясь оторваться от пола.
Он схватил Самгина за руку, быстро свел его с лестницы, почти бегом протащил за собою десятка три шагов и, посадив
на ворох валежника в саду,
встал против, махая в лицо его черной полою поддевки, открывая мокрую рубаху,
голые свои ноги. Он стал тоньше, длиннее, белое лицо его вытянулось, обнажив пьяные, мутные глаза, — казалось, что и борода у него стала длиннее. Мокрое лицо лоснилось и кривилось, улыбаясь, обнажая зубы, — он что-то говорил, а Самгин, как бы защищаясь от него, убеждал себя...
Время шло медленно и все медленнее, Самгин чувствовал, что погружается в холод какой-то пустоты, в состояние бездумья, но вот золотистая
голова Дуняши исчезла,
на месте ее величественно
встала Алина, вся в белом, точно мраморная. Несколько секунд она стояла рядом с ним — шумно дыша, становясь как будто еще выше. Самгин видел, как ее картинное лицо побелело, некрасиво выкатились глаза, неестественно низким голосом она сказала...
Самгин попробовал
встать, но рука Бердникова тяжело надавила
на его плечо, другую руку он поднял, как бы принимая присягу или собираясь ударить Самгина по
голове.
Я ее хотел стукнуть бутылкой — пустой — по
голове, отец крепко высек меня, а она поставила
на колени, сама
встала сзади меня тоже
на колени.
Дронов тоже молча
встал и стоял опустив
голову, перекладывая с места
на место коробку спичек, потом сказал...
Он
встал, пошел к себе в комнату, но в вестибюле его остановил странный человек, в расстегнутом пальто
на меху, с каракулевой шапкой в руке,
на его большом бугристом лице жадно вытаращились круглые, выпуклые глаза,
на голове — клочья полуседой овечьей шерсти,
голова — большая и сидит
на плечах, шеи — не видно, человек кажется горбатым.
Все люди за столом сдвинулись теснее, некоторые
встали, ожидающе глядя
на его благородие. Клим Иванович Самгин уверенно и властно заявил, что завтра он сделает все, что возможно, а сейчас он хотел бы отдохнуть, он плохо спал ночь, и у него разбаливается
голова.
Неточные совпадения
Он спал
на голой земле и только в сильные морозы позволял себе укрыться
на пожарном сеновале; вместо подушки клал под
головы́ камень;
вставал с зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил в барабан; курил махорку до такой степени вонючую, что даже полицейские солдаты и те краснели, когда до обоняния их доходил запах ее; ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
И ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи
голову, упала под вагон
на руки и легким движением, как бы готовясь тотчас же
встать, опустилась
на колена.
Она услыхала голос возвращавшегося сына и, окинув быстрым взглядом террасу, порывисто
встала. Взгляд ее зажегся знакомым ему огнем, она быстрым движением подняла свои красивые, покрытые кольцами руки, взяла его за
голову, посмотрела
на него долгим взглядом и, приблизив свое лицо с открытыми, улыбающимися губами, быстро поцеловала его рот и оба глаза и оттолкнула. Она хотела итти, но он удержал ее.
Француз спал или притворялся, что спит, прислонив
голову к спинке кресла, и потною рукой, лежавшею
на колене, делал слабые движения, как будто ловя что-то. Алексей Александрович
встал, хотел осторожно, но, зацепив за стол, подошел и положил свою руку в руку Француза. Степан Аркадьич
встал тоже и, широко отворяя глава, желая разбудить себя, если он спит, смотрел то
на того, то
на другого. Всё это было наяву. Степан Аркадьич чувствовал, что у него в
голове становится всё более и более нехорошо.
Так он писал темно и вяло // (Что романтизмом мы зовем, // Хоть романтизма тут нимало // Не вижу я; да что нам в том?) // И наконец перед зарею, // Склонясь усталой
головою, //
На модном слове идеал // Тихонько Ленский задремал; // Но только сонным обаяньем // Он позабылся, уж сосед // В безмолвный входит кабинет // И будит Ленского воззваньем: // «Пора
вставать: седьмой уж час. // Онегин, верно, ждет уж нас».