Вскрикивая, он черпал горстями воду, плескал ее в сторону Марины, в лицо свое и на седую голову. Люди
вставали с пола, поднимая друг друга за руки, под мышки, снова становились в круг, Захарий торопливо толкал их, устанавливал, кричал что-то и вдруг, закрыв лицо ладонями, бросился на пол, — в круг вошла Марина, и люди снова бешено, с визгом, воем, стонами, завертелись, запрыгали, как бы стремясь оторваться от пола.
Неточные совпадения
Рядом
с Климом
встал, сильно толкнув его, человек
с круглой бородкой, в поддевке на лисьем мехе, в каракулевой фуражке; держа руки в карманах поддевки, он судорожно встряхивал
полы ее, точно собираясь подпрыгнуть и взлететь на воздух, переступал
с ноги на ногу и довольно громко спрашивал...
Самгин глубоко вдыхал сыроватый и даже как будто теплый воздух, прислушиваясь к шороху снега, различая в нем десятки и сотни разноголосых, разноречивых слов. Сзади зашумело; это Лютов,
вставая, задел рукою тарелку
с яблоками, и два или три из них шлепнулись на
пол.
Таисья тоже
встала, но пошатнулась, снова опустилась на стул, а
с него мягко свалилась на
пол. Два-три голоса негромко ахнули, многие «взыскующие града» привстали со стульев, Захарий согнулся прямым углом, легко, как подушку, взял Таисью на руки, понес к двери; его встретил возглас...
Он схватил Самгина за руку, быстро свел его
с лестницы, почти бегом протащил за собою десятка три шагов и, посадив на ворох валежника в саду,
встал против, махая в лицо его черной
полою поддевки, открывая мокрую рубаху, голые свои ноги. Он стал тоньше, длиннее, белое лицо его вытянулось, обнажив пьяные, мутные глаза, — казалось, что и борода у него стала длиннее. Мокрое лицо лоснилось и кривилось, улыбаясь, обнажая зубы, — он что-то говорил, а Самгин, как бы защищаясь от него, убеждал себя...
— Он всегда о людях говорил серьезно, а о себе — шутя, — она, порывисто
вставая, бросив скомканный платок на
пол, ушла в соседнюю комнату,
с визгом выдвинула там какой-то ящик, на
пол упала связка ключей, — Самгину почудилось, что Лютов вздрогнул, даже приоткрыл глаза.
В мохнатой комнате все качалось, кружилось, Самгин хотел
встать, но не мог и, не подняв ног
с пола, ткнулся головой в подушку.
Кутузов, сняв пиджак, расстегнув жилет, сидел за столом у самовара,
с газетой в руках, газеты валялись на диване, на
полу, он
встал и, расшвыривая их ногами, легко подвинул к столу тяжелое кресло.
— Я знаю их, — угрожающе заявил рыженький подпоручик Алябьев, постукивая палкой в
пол, беленький крестик блестел на его рубахе защитного цвета, блестели новенькие погоны, золотые зубы, пряжка ремня, он весь был как бы пронизан блеском разных металлов, и даже голос его звучал металлически. Он
встал, тяжело опираясь на палку, и, приведя в порядок медные, длинные усы, продолжал обвинительно: — Это — рабочие
с Выборгской стороны, там все большевики, будь они прокляты!
— Браво, Тамарочка, так их! — закричала Манька, не
вставая с полу, растрепанная, белокурая, курчавая, похожая сейчас на тринадцатилетнюю девочку.
Он увидал свою маленькую комнатку с земляным неровным полом и кривыми окнами, залепленными бумагой, свою старую кровать с прибитым над ней ковром, на котором изображена была амазонка, и висели два тульские пистолета, грязную, с ситцевым одеялом постель юнкера, который жил с ним; увидал своего Никиту, который с взбудораженными, сальными волосами, почесываясь,
встал с полу; увидал свою старую шинель, личные сапоги и узелок, из которого торчали конец мыльного сыра и горлышко портерной бутылки с водкой, приготовленные для него на бастьон, и с чувством, похожим на ужас, он вдруг вспомнил, что ему нынче на целую ночь итти с ротой в ложементы.
Неточные совпадения
Пошли порядки старые! // Последышу-то нашему, // Как на беду, приказаны // Прогулки. Что ни день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: //
Вставай! картуз долой! // Бог весть
с чего накинется, // Бранит, корит;
с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в
поле пахаря // И за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, // Как никогда на барина // Не работал мужик, // Да невдомек Последышу, // Что уж давно не барская, // А наша полоса!
Вставая с первыми лучами, // Теперь она в
поля спешит // И, умиленными очами // Их озирая, говорит: // «Простите, мирные долины, // И вы, знакомых гор вершины, // И вы, знакомые леса; // Прости, небесная краса, // Прости, веселая природа; // Меняю милый, тихий свет // На шум блистательных сует… // Прости ж и ты, моя свобода! // Куда, зачем стремлюся я? // Что мне сулит судьба моя?»
Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключик, умоюсь, принесу
с собою водицы и все, все цветы в доме
полью.
Снаружи у них делалось все, как у других.
Вставали они хотя не
с зарей, но рано; любили долго сидеть за чаем, иногда даже будто лениво молчали, потом расходились по своим углам или работали вместе, обедали, ездили в
поля, занимались музыкой… как все, как мечтал и Обломов…
И старческое бессилие пропадало, она шла опять. Проходила до вечера, просидела ночь у себя в кресле, томясь страшной дремотой
с бредом и стоном, потом просыпалась, жалея, что проснулась,
встала с зарей и шла опять
с обрыва, к беседке, долго сидела там на развалившемся пороге, положив голову на голые доски
пола, потом уходила в
поля, терялась среди кустов у Приволжья.