Неточные совпадения
— Павля все знает, даже больше, чем папа. Бывает, если папа уехал
в Москву, Павля с мамой поют тихонькие песни и плачут обе две, и Павля целует мамины
руки. Мама очень много плачет, когда выпьет мадеры, больная потому что и злая тоже. Она говорит: «Бог сделал меня злой». И ей не нравится, что папа знаком с другими
дамами и с твоей мамой; она не любит никаких
дам, только Павлю, которая ведь не
дама, а солдатова жена.
Замолчали, прислушиваясь. Клим стоял у буфета, крепко вытирая
руки платком. Лидия сидела неподвижно, упорно глядя на золотое копьецо свечи. Мелкие мысли одолевали Клима. «Доктор говорил с Лидией почтительно, как с
дамой. Это, конечно, потому, что Варавка играет
в городе все более видную роль. Снова
в городе начнут говорить о ней, как говорили о детском ее романе с Туробоевым. Неприятно, что Макарова уложили на мою постель. Лучше бы отвести его на чердак. И ему спокойней».
Лидия села
в кресло, закинув ногу на ногу, сложив
руки на груди, и как-то неловко тотчас же начала рассказывать о поездке по Волге, Кавказу, по морю из Батума
в Крым. Говорила она, как будто торопясь
дать отчет о своих впечатлениях или вспоминая прочитанное ею неинтересное описание пароходов, городов, дорог. И лишь изредка вставляла несколько слов, которые Клим принимал как ее слова.
— Очень имеют. Особенно — мелкие и которые часто
в руки берешь. Например — инструменты: одни любят вашу
руку, другие — нет. Хоть брось. Я вот не люблю одну актрису, а она
дала мне починить старинную шкатулку, пустяки починка. Не поверите: я долго бился — не мог справиться. Не поддается шкатулка. То палец порежу, то кожу прищемлю, клеем ожегся. Так и не починил. Потому что шкатулка знала: не люблю я хозяйку ее.
Клим улыбнулся, сообразив, что
в этом случае улыбка будет значительнее слов, а Иноков снова протянул
руку к бутылке, но отмахнулся от нее и пошел к
дамам.
Размахивая палкой, делая
даме в углу приветственные жесты
рукою в желтой перчатке, Корвин важно шел
в угол, встречу улыбке
дамы, но, заметив фельетониста, остановился, нахмурил брови, и концы усов его грозно пошевелились, а матовые белки глаз налились кровью. Клим стоял, держась за спинку стула, ожидая, что сейчас разразится скандал, по лицу Робинзона, по его растерянной улыбке он видел, что и фельетонист ждет того же.
За три недели, одиноко прожитых им
в квартире Варвары, он убедился, что Любаша играет роль более значительную, чем он приписывал ей. Приходила нарядная
дама под вуалью, с кружевным зонтиком
в руках, она очень расстроилась и, кажется, даже испугалась, узнав, что Сомова арестована. Ковыряя зонтиком пол, она нервно сказала...
Он отошел к столу, накапал лекарства
в стакан,
дал Климу выпить, потом налил себе чаю и, держа стакан
в руках, неловко сел на стул у постели.
Впереди шагал человек
в меховом пальто с хлястиком,
в пуховой шляпе странного фасона, он вел под
руку даму и сочно убеждал ее...
Из палисадника красивого одноэтажного дома вышла толстая, важная
дама, а за нею — высокий юноша, весь
в новом, от панамы на голове до рыжих американских ботинок, держа под мышкой тросточку и натягивая на правую
руку желтую перчатку; он был немножко смешной, но — счастливый и, видимо, сконфуженный счастьем.
— Н-ну, вот, — заговорил Безбедов, опустив
руки, упираясь ладонями
в колена и покачиваясь. — Придется вам защищать меня на суде. По обвинению
в покушении на убийство,
в нанесении увечья… вообще — черт знает
в чем!
Дайте выпить чего-нибудь…
Марина не
дала ему договорить, — поставив чашку на блюдце, она сжала пальцы
рук в кулак, лицо ее густо покраснело, и, потрясая кулаком, она проговорила глуховатым голосом...
Но смеялась только высокая, тощая
дама, обвешанная с плеч до колен разнообразными пакетами, с чемоданом
в одной
руке, несессером
в другой; смеялась она визгливо, напряженно, из любезности; ей было очень неудобно идти, ее толкали больше, чем других, и, прерывая смех свой, она тревожно кричала шутникам...
— А-а, приехал, — ненужно громко сказала Марина и, встряхнув какими-то бумагами
в левой
руке, правую быстро вскинула к подбородку Клима. Она никогда раньше не
давала ему целовать
руку, и
в этом ее жесте Самгин почувствовал нечто.
— Французы, вероятно, думают, что мы женаты и поссорились, — сказала Марина брезгливо, фруктовым ножом расшвыривая франки сдачи по тарелке; не взяв ни одного из них, она не кивнула головой на тихое «Мерси, мадам!» и низкий поклон гарсона. — Я не
в ладу, не
в ладу сама с собой, — продолжала она, взяв Клима под
руку и выходя из ресторана. — Но, знаешь, перепрыгнуть вот так, сразу, из страны, где вешают,
в страну, откуда вешателям
дают деньги и где пляшут…
Пара темно-бронзовых, монументально крупных лошадей важно катила солидное ландо:
в нем — старуха
в черном шелке,
в черных кружевах на седовласой голове, с длинным, сухим лицом; голову она держала прямо, надменно, серенькие пятна глаз смотрели
в широкую синюю спину кучера,
рука в перчатке держала золотой лорнет. Рядом с нею благодушно улыбалась, кивая головою, толстая
дама, против них два мальчика, тоже неподвижные и безличные, точно куклы.
— Идем, идем, — сказал он, подхватив Ногайцева под
руку и увел
в гостиную. Там они, рыженькая
дама и Орехова, сели играть
в карты, а Краснов, тихонько покачивая головою, занавесив глаза ресницами, сказал Тосе...
Картежники явились, разделенные на обрадованных и огорченных. Радость сияла на лице Дронова и
в глазах важно надутого лица Ореховой, — рыженькая
дама нервно подергивала плечом, Ногайцев, сунув
руки в карманы, смотрел
в потолок.
Самгин замолчал, отмечая знакомых: почти бежит, толкая людей, Ногайцев,
в пиджаке из чесунчи, с лицом, на котором сияют восторг и пот, нерешительно шагает длинный Иеронимов, держа себя пальцами левой
руки за ухо, наклонив голову, идет Пыльников под
руку с высокой
дамой в белом и
в необыкновенной шляпке, важно выступает Стратонов с толстой палкой
в руке, рядом с ним дергается Пуришкевич, лысенький, с бесцветной бородкой, и шагает толсторожий Марков, похожий на празднично одетого бойца с мясной бойни.
Будто
в ту пору дедушка его протянул
руку, чтобы Константинополь взять, а немцы — не
дали.
— Стойте, братцы! Достоверно говорю: я
в начальство вам не лезу, этого мне не надо, у меня имеется другое направление… И
давайте прекратим посторонний разговор. Возьмем дело
в руки.
— Единодушность надобна, а картошка единодушность тогда показывает, когда ее, картошку,
в землю закопают. У нас деревня 63 двора, а богато живет только Евсей Петров Кожин, бездонно брюхо, мужик длинной
руки, охватистого ума. Имеются еще трое, ну, они вроде подручных ему, как ундера — полковнику. Он, Евсей, весной знает, что осенью будет, как жизнь пойдет и какая чему цена. Попросишь его:
дай на семена! Он —
дает…
До Риги ехали
в разных вагонах, а
в Риге Самгин сделал внушительный доклад Кормилицыну, настращал его возможностью и даже неизбежностью разных скандалов, несчастий, убедил немедленно отправить беженцев на Орел, сдал на
руки ему Осипа и
в тот же вечер выехал
в Петроград, припоминая и взвешивая все, что
дала ему эта поездка.
В большой столовой со множеством фаянса на стенах Самгина слушало десятка два мужчин и
дам, люди солидных объемов, только один из них, очень тощий, но с круглым, как глобус, брюшком стоял на длинных ногах, спрятав
руки в карманах, покачивая черноволосой головою, сморщив бледное, пухлое лицо
в широкой раме черной бороды.
Подошла
дама в золотых очках, взяла его под
руку и молча повела куда-то.
— Я те задам! — проворчал Тагильский, облизнул губы, сунул
руки в карманы и осторожно, точно кот, охотясь за птицей, мелкими шагами пошел на оратора, а Самгин «предусмотрительно» направился к прихожей, чтоб, послушав Тагильского,
в любой момент незаметно уйти. Но Тагильский не успел сказать ни слова, ибо толстая
дама возгласила...
К маленькому оратору подошла высокая
дама и, опираясь
рукою о плечо, изящно согнула стан, прошептала что-то
в ухо ему, он встал и, взяв ее под
руку, пошел к офицеру. Дронов, мигая, посмотрев вслед ему, предложил...