Неточные совпадения
Исполняя поручения патрона, Самгин часто ездил по Московской области и убеждался, что в нескольких
десятках верст от огромного, бурно кипевшего котла Москвы, в маленьких уездных городах, течет не торопясь
другая, простецкая жизнь.
После
десятка свиданий Самгин решил, что, наконец, у него есть хороший
друг, с которым и можно и легко говорить обо всем, а главное — о себе.
Засовывая палец за воротник рубахи, он крутил шеей, освобождая кадык, дергал галстук с крупной в нем жемчужиной, выставлял вперед то одну, то
другую ногу, — он хотел говорить и хотел, чтоб его слушали. Но и все тоже хотели говорить, особенно коренастый старичок, искусно зачесавший от правого уха к левому через голый череп несколько
десятков волос.
В магазинах вспыхивали огни, а на улице сгущался мутный холод, сеялась какая-то сероватая пыль, пронзая кожу лица. Неприятно было видеть людей, которые шли встречу
друг другу так, как будто ничего печального не случилось; неприятны голоса женщин и топот лошадиных копыт по торцам, — странный звук, точно
десятки молотков забивали гвозди в небо и в землю, заключая и город и душу в холодную, скучную темноту.
Ему известно, что
десятки тысяч рабочих ходили кричать ура пред памятником его деда и что в России основана социалистическая, рабочая партия и цель этой партии — не только уничтожение самодержавия, — чего хотят и все
другие, — а уничтожение классового строя.
Через несколько минут Самгин оказался в комнате, где собралось несколько
десятков людей, человек тридцать сидели на стульях и скамьях, на подоконниках трех окон, остальные стояли плечо в плечо
друг другу настолько тесно, что Фроленков с трудом протискался вперед, нашептывая строго, как человек власть имущий...
Он полюбовался сочетанием
десятка слов, в которые он включил мысль и образ. Ему преградила дорогу небольшая группа людей, она занимала всю панель, так же как
другие прохожие, Самгин, обходя толпу, перешел на мостовую и остановился, слушая...
— Мне не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, — заметил Привалов. — Русский человек, как мне кажется, по своей славянской природе, чужд такого духа, а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью к сближению с другими народами и к слепому подражанию чужим обычаям… Да это и понятно, если взять нашу историю, которая есть длинный путь ассимиляции
десятков других народностей. Навязывать народу то, чего у него нет, — и бесцельно и несправедливо.
Но Прейн, несмотря на самые очевидные доказательства этих геологических переворотов, продолжал сохранять прежние дружеские отношения к Раисе Павловне, хотя успел за этот длинный период времени подарить своими симпатиями
десятки других красивых женщин.
А потом страшное слово стало повторяться все чаще, острота его стерлась, и оно сделалось таким же привычным ее уху, как
десятки других непонятных слов. Но Сашенька не нравилась ей, и, когда она являлась, мать чувствовала себя тревожно, неловко…
Общее дело надо делать, говорят люди и спорят промеж себя неугомонно, откликаясь на каждое неправильно сказанное слово
десятком других, а на этот десяток — сотнею и больше.
Неточные совпадения
Начали выбирать зачинщиков из числа неплательщиков податей и уже набрали человек с
десяток, как новое и совершенно диковинное обстоятельство дало делу совсем
другой оборот.
— Сейчас, сейчас. На
другой день утром рано приехал Казбич и пригнал
десяток баранов на продажу. Привязав лошадь у забора, он вошел ко мне; я попотчевал его чаем, потому что хотя разбойник он, а все-таки был моим кунаком. [Кунак — значит приятель. (Прим. М. Ю. Лермонтова.)]
Дело требовало большой внимательности: оно состояло в подбирании из нескольких
десятков дюжин карт одной талии, но самой меткой, на которую можно было бы понадеяться, как на вернейшего
друга.
— Есть, батюшка, да сил нет, мякоти одолели, до церкви дойду — одышка мучает. Мне седьмой
десяток!
Другое дело, кабы барыня маялась в постели месяца три, да причастили ее и особоровали бы маслом, а Бог, по моей грешной молитве, поднял бы ее на ноги, так я бы хоть ползком поползла. А то она и недели не хворала!
Позвали обедать. Один столик был накрыт особо, потому что не все уместились на полу; а всех было человек двадцать. Хозяин, то есть распорядитель обеда, уступил мне свое место. В
другое время я бы поцеремонился; но дойти и от палатки до палатки было так жарко, что я измучился и сел на уступленное место — и в то же мгновение вскочил: уж не то что жарко, а просто горячо сидеть. Мое седалище состояло из
десятков двух кирпичей, служивших каменкой в бане: они лежали на солнце и накалились.