Шаги людей на улице стали как будто быстрей. Самгин угнетенно вышел в столовую, — и с этой минуты жизнь его надолго превратилась в сплошной кошмар. На него наткнулся Кумов; мигая и приглаживая
красными ладонями волосы, он встряхивал головою, а волосы рассыпались снова, падая ему на щеки.
— Но все-таки суда я не хочу, вы помогите мне уладить все это без шума. Я вот послал вашего Мишку разнюхать — как там? И если… не очень, — завтра сам пойду к Блинову, черт с ним! А вы — тетку утихомирьте, расскажите ей что-нибудь… эдакое, — бесцеремонно и напористо сказал он, подходя к Самгину, и даже легонько дотронулся до его плеча тяжелой,
красной ладонью. Это несколько покоробило Клима, — усмехаясь, он сказал...
Неточные совпадения
— Ну, а что же еще фиксировать? — спросил хроникер, сжав
ладони, хрустнув пальцами, и пуговка носа его
покраснела.
Запевала в
красной рубахе ловко и высоко подплюнул папиросу, поймал ее на
ладонь и пошел прочь, вслед чернобородому, за ними гуськом двинулись все остальные, кто-то сказал с сожалением...
И мешал грузчик в
красной рубахе; он жил в памяти неприятным пятном и, как бы сопровождая Самгина, вдруг воплощался то в одного из матросов парохода, то в приказчика на пристани пыльной Самары, в пассажира третьего класса, который, сидя на корме, ел орехи, необыкновенным приемом раскалывая их: положит орех на коренные зубы, ударит
ладонью снизу по челюсти, и — орех расколот.
Впечатление огненной печи еще усиливалось, если смотреть сверху, с балкона: пред ослепленными глазами открывалась продолговатая, в форме могилы, яма, а на дне ее и по бокам в ложах, освещенные пылающей игрой огня,
краснели, жарились лысины мужчин, таяли, как масло, голые спины, плечи женщин, трещали
ладони, аплодируя ярко освещенным и еще более голым певицам.
Затем она хлопала
ладонями, являлись две горничные, брюнетка в
красном и рыжая в голубом; они, ловко надев на нее платье, сменяли его другим, третьим, в партере, в ложах был слышен завистливый шепот, гул восхищения.
Паровоз сердито дернул, лязгнули сцепления, стукнулись буфера, старик пошатнулся, и огорченный рассказ его стал невнятен. Впервые царь не вызвал у Самгина никаких мыслей, не пошевелил в нем ничего, мелькнул, исчез, и остались только поля, небогато покрытые хлебами, маленькие солдатики, скучно воткнутые вдоль пути. Пестрые мужики и бабы смотрели вдаль из-под
ладоней, картинно стоял пастух в
красной рубахе, вперегонки с поездом бежали дети.
Помолчав, ласково погладив
ладонью красное, пухлое лицо свое, точно чужое на маленькой головке его, он продолжал...
— Конечно, — согласился Безбедов, потирая
красные, толстые
ладони. — Тысячи — думают, один — говорит, — добавил он, оскалив зубы, и снова пробормотал что-то о барышнях. Самгин послушал его еще минуту и ушел, чувствуя себя отравленным.
— Однако и он, бедняжка, весь в поту, — шопотом сказала Кити, ощупывая ребенка. — Вы почему же думаете, что он узнает? — прибавила она, косясь на плутовски, как ей казалось, смотревшие из-под надвинувшегося чепчика глаза ребенка, на равномерно отдувавшиеся щечки и на его ручку с
красною ладонью, которою он выделывал кругообразные движения.
Неточные совпадения
Он иногда по получасу молча глядел на спящее шафранно-красное, пушистое и сморщенное личико ребенка и наблюдал за движениями хмурящегося лба и за пухлыми рученками с подвернутыми пальцами, которые задом
ладоней терли глазенки и переносицу.
Когда Катя говорила, она очень мило улыбалась, застенчиво и откровенно, и глядела как-то забавно-сурово, снизу вверх. Все в ней было еще молодо-зелено: и голос, и пушок на всем лице, и розовые руки с беловатыми кружками на
ладонях, и чуть-чуть сжатые плечи… Она беспрестанно
краснела и быстро переводила дух.
Дойдя до места, старик опустился на колени, сложил руки
ладонями вместе, приложил их ко лбу и дважды сделал земной поклон. Он что-то говорил про себя, вероятно, молился. Затем он встал, опять приложил руки к голове и после этого принялся за работу. Молодой китаец в это время развешивал на дереве
красные тряпицы с иероглифическими письменами.
Рыхлинский был дальний родственник моей матери, бывал у нас, играл с отцом в шахматы и всегда очень ласково обходился со мною. Но тут он молчаливо взял линейку, велел мне протянуть руку
ладонью кверху, и… через секунду на моей
ладони остался
красный след от удара… В детстве я был нервен и слезлив, но от физической боли плакал редко; не заплакал и этот раз и даже не без гордости подумал: вот уже меня, как настоящих пансионеров, ударили и «в лапу»…
Отирая
ладонью красные толстые губы, Петровна спросила: