Неточные совпадения
Но никто не мог переспорить отца, из его вкусных губ
слова сыпались так быстро и обильно, что Клим уже знал: сейчас дед отмахнется палкой, выпрямится, большой, как лошадь в цирке, вставшая на задние ноги, и пойдет к себе, а отец
крикнет вслед ему...
Варавка схватил его и стал подкидывать к потолку, легко, точно мяч. Вскоре после этого привязался неприятный доктор Сомов, дышавший запахом водки и соленой рыбы; пришлось выдумать, что его фамилия круглая, как бочонок. Выдумалось, что дедушка говорит лиловыми
словами. Но, когда он сказал, что люди сердятся по-летнему и по-зимнему, бойкая дочь Варавки, Лида, сердито
крикнула...
— А природа? А красота форм в природе? Возьмите Геккеля, — победоносно
кричал писатель, — в ответ ему поползли равнодушные
слова...
Он оглянулся, ему показалось, что он сказал эти
слова вслух, очень громко. Горничная, спокойно вытиравшая стол, убедила его, что он
кричал мысленно. В зеркале он видел лицо свое бледным, близорукие глаза растерянно мигали. Он торопливо надел очки, быстро сбежал в свою комнату и лег, сжимая виски ладонями, закусив губы.
Одни
кричат: «
Слово жило раньше бога», а другие: «Врете!
слово было в боге, оно есть — свет, и мир создан словосветом».
И, сопровождая
слова жестами марионетки, она стала цитировать «Манифест», а Самгин вдруг вспомнил, что, когда в селе поднимали колокол, он, удрученно идя на дачу, заметил молодую растрепанную бабу или девицу с лицом полуумной, стоя на коленях и крестясь на церковь, она
кричала фабриканту бутылок...
— Вот! —
кричал Берендеев, вскакивая. — Нужна партия демократических реформ. Свобода
слова, вероисповеданий.
У него дрожали ноги, голос звучал где-то высоко в горле, размахивая портфелем, он говорил, не слыша своих
слов, а кругом десятки голосов
кричали...
Дома он расслабленно свалился на диван. Варвара куда-то ушла, в комнатах было напряженно тихо, а в голове гудели десятки голосов. Самгин пытался вспомнить
слова своей речи, но память не подсказывала их. Однако он помнил, что
кричал не своим голосом и не свои
слова.
Размышляя об этом, Самгин на минуту почувствовал себя способным встать и
крикнуть какие-то грозные
слова, даже представил, как повернутся к нему десятки изумленных, испуганных лиц. Но он тотчас сообразил, что, если б голос его обладал исключительной силой, он утонул бы в диком реве этих людей, в оглушительном плеске их рук.
От волнения он удваивал начальные слога некоторых
слов. Кутузов смотрел на него улыбаясь и вежливо пускал дым из угла рта в сторону патрона, патрон отмахивался ладонью; лицо у него было безнадежное, он гладил подбородок карандашом и смотрел на синий череп, качавшийся пред ним. Поярков неистово
кричал...
— Вы — проповедник якобы неоспоримых истин, —
закричал бритый. Он говорил быстро, захлебываясь
словами, и Самгин не мог понять его, а Кутузов, отмахнувшись широкой ладонью, сказал...
Стоя на чьей-то могиле, адвокат Правдин, говоривший быстрыми
словами похвальную речь Варавке, вдруг задорно
крикнул...
— Надо бежать, уходить, —
кричал Самгин Туробоеву, крепко прижимаясь к забору, не желая, чтоб Туробоев заметил, как у него дрожат ноги. В нем отчаянно
кричало простое
слово: «Зачем? Зачем?», и, заглушая его, он убеждал окружающих...
— А как же свобода
слова? —
крикнул некий остроумец.
—
Кричать — бесполезно, — пробормотал Самгин, когда Лютов захлебнулся
словами.
Взяв газету, он прилег на диван. Передовая статья газеты «Наше
слово» крупным, но сбитым шрифтом, со множеством знаков вопроса и восклицания, сердито
кричала о людях, у которых «нет чувства ответственности пред страной, пред историей».
И, не найдя определяющего
слова, он
крикнул...
За утренним чаем небрежно просматривал две местные газеты, — одна из них каждый день истерически
кричала о засилии инородцев, безумии левых партий и приглашала Россию «вернуться к национальной правде», другая, ссылаясь на статьи первой, уговаривала «беречь Думу — храм свободного, разумного
слова» и доказывала, что «левые» в Думе говорят неразумно.
— Вы не имете права сдерживать меня, —
кричал он, не только не заботясь о правильности языка, но даже как бы нарочно подчеркивая искажения
слов; в двери купе стоял, точно врубленный, молодой жандарм и говорил...
Дронов
кричал, топал ногой, как лошадь, размахивал гранками. Самгину уже трудно было понять связи его
слов, смысл крика. Клим Иванович стоял по другую сторону стола и молчал, ожидая худшего. Но Дронов вдруг выкрикнул...
Шум возрастал, образовалось несколько очагов, из которых
слова вылетали, точно искры из костра. В соседней комнате кто-то почти истерически
кричал...
— Клевета! —
крикнул кто-то, вслед за ним два-три голоса повторили это
слово, несколько человек, вскочив на ноги,
закричали, размахивая руками в сторону Кутузова.
— Разумеется, — успокоительно произнес Самгин, недовольный оборотом беседы и тем, что Дронов мешал ему ловить
слова пьяных людей; их осталось немного, но они шумели сильнее, и чей-то резкий голос, покрывая шум,
кричал...
За большим столом военные и штатские люди, мужчины и женщины, стоя, с бокалами в руках, запели «Боже, царя храни» отчаянно громко и оглушая друг друга, должно быть, не слыша, что поют неверно, фальшиво. Неистовое пение оборвалось на
словах «сильной державы» — кто-то пронзительно
закричал...
Самгин старался не смотреть на него, но смотрел и ждал, что старичок скажет что-то необыкновенное, но он прерывисто, тихо и певуче бормотал еврейские
слова, а красные веки его мелко дрожали. Были и еще старики, старухи с такими же обнаженными глазами. Маленькая женщина, натягивая черную сетку на растрепанные рыжие волосы одной рукой, другой размахивала пред лицом Самгина,
кричала...
— Обнажаю, обнажаю, — пробормотал поручик, считая деньги. — Шашку и Сашку, и Машку, да, да! И не иду, а — бегу. И —
кричу. И размахиваю шашкой. Главное: надобно размахивать, двигаться надо! Я, знаете, замечательные
слова поймал в окопе, солдат солдату эдак зверски
крикнул: «Что ты, дурак, шевелишься, как живой?»
— Что? Не раздражать? Вот как? —
закричал Алябьев, осматривая людей и как бы заранее определяя, кто решится возразить ему. — Их надо посылать на фронт, в передовые линии, — вот что надо. Под пули надо! Вот что-с! Довольно миндальничать, либеральничать и вообще играть
словами.
Слова строптивых не укрощают…
— Отечество в опасности, — вот о чем нужно
кричать с утра до вечера, — предложил он и продолжал говорить, легко находя интересные сочетания
слов. — Отечество в опасности, потому что народ не любит его и не хочет защищать. Мы искусно писали о народе, задушевно говорили о нем, но мы плохо знали его и узнаем только сейчас, когда он мстит отечеству равнодушием к судьбе его.
Неточные совпадения
Ой! ночка, ночка пьяная! // Не светлая, а звездная, // Не жаркая, а с ласковым // Весенним ветерком! // И нашим добрым молодцам // Ты даром не прошла! // Сгрустнулось им по женушкам, // Оно и правда: с женушкой // Теперь бы веселей! // Иван
кричит: «Я спать хочу», // А Марьюшка: — И я с тобой! — // Иван
кричит: «Постель узка», // А Марьюшка: — Уляжемся! — // Иван
кричит: «Ой, холодно», // А Марьюшка: — Угреемся! — // Как вспомнили ту песенку, // Без
слова — согласилися // Ларец свой попытать.
«Стой! —
крикнул укорительно // Какой-то попик седенький // Рассказчику. — Грешишь! // Шла борона прямехонько, // Да вдруг махнула в сторону — // На камень зуб попал! // Коли взялся рассказывать, // Так
слова не выкидывай // Из песни: или странникам // Ты сказку говоришь?.. // Я знал Ермилу Гирина…»
"Было чего испугаться глуповцам, — говорит по этому случаю летописец, — стоит перед ними человек роста невеликого, из себя не дородный,
слов не говорит, а только криком
кричит".
— Сдавайся, Дунька! не тронем! —
кричали осаждающие, думая покорить ее льстивыми
словами.
К удивлению, бригадир не только не обиделся этими
словами, но, напротив того, еще ничего не видя, подарил Аленке вяземский пряник и банку помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила;
кричать — не
кричала, а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести свой новый мундир, надел его и во всей красе показался Аленке. В это же время выбежала в дверь старая бригадирова экономка и начала Аленку усовещивать.