Неточные совпадения
Когда дети играли на дворе, Иван Дронов отверженно сидел на ступенях крыльца кухни, упираясь локтями в колена, а скулами о ладони, и затуманенными глазами наблюдал игры барчат. Он радостно взвизгивал, когда кто-нибудь падал или, ударившись, морщился
от боли.
— Наверное —
от боли. Тыкалось передним концом, башкой, в разные препятствия, испытывало
боль ударов, и на месте их образовалось зрительное чувствилище, а?
— Ты подумай, как это ужасно — в двадцать лет
заболеть от женщины. Это — гнусно! Это уж — подлость! Любовь и — это…
Затем явилось тянущее, как
боль, отвращение к окружающему, к этим стенам в пестрых квадратах картин, к черным стеклам окон, прорубленных во тьму, к столу,
от которого поднимался отравляющий запах распаренного чая и древесного угля.
«Право же, я, кажется,
заболею от всего этого…»
Спивак, идя по дорожке, присматриваясь к кустам, стала рассказывать о Корвине тем тоном, каким говорят, думая совершенно о другом, или для того, чтоб не думать. Клим узнал, что Корвина, больного, без сознания, подобрал в поле приказчик отца Спивак; привез его в усадьбу, и мальчик рассказал, что он был поводырем слепых; один из них, называвший себя его дядей, был не совсем слепой, обращался с ним жестоко, мальчик убежал
от него, спрятался в лесу и
заболел, отравившись чем-то или
от голода.
— Ах, трусишка! — воскликнула Любаша, жестоко дернув себя за косу, сморщила лицо
от боли и спросила...
Даже несокрушимая Анфимьевна хвастается тем, что она никогда не хворала, но если у нее
болят зубы, то уж так, что всякий другой человек на ее месте
от такой
боли разбил бы себе голову об стену, а она — терпит.
Самгин тоже опрокинулся на стол, до
боли крепко опираясь грудью о край его. Первый раз за всю жизнь он говорил совершенно искренно с человеком и с самим собою. Каким-то кусочком мозга он понимал, что отказывается
от какой-то части себя, но это облегчало, подавляя темное, пугавшее его чувство. Он говорил чужими, книжными словами, и самолюбие его не смущалось этим...
В стране началось культурное оживление, зажглись яркие огни новой поэзии, прозы… наконец — живопись! — раздраженно говорила Варвара, причесываясь, морщась
от боли, в ее раздражении было что-то очень глупое.
Наблюдая за человеком в соседней комнате, Самгин понимал, что человек этот испытывает
боль, и мысленно сближался с ним.
Боль — это слабость, и, если сейчас, в минуту слабости, подойти к человеку, может быть, он обнаружит с предельной ясностью ту силу, которая заставляет его жить волчьей жизнью бродяги. Невозможно, нелепо допустить, чтоб эта сила почерпалась им из книг,
от разума. Да, вот пойти к нему и откровенно, без многоточий поговорить с ним о нем, о себе. О Сомовой. Он кажется влюбленным в нее.
Он соскочил на пол, едва не закричав
от боли, начал одеваться, но снова лег, закутался до подбородка.
Это было хорошо, потому что
от неудобной позы у Самгина
болели мускулы. Подождав, когда щелкнул замок ее комнаты, он перешел на постель, с наслаждением вытянулся, зажег свечу, взглянул на часы, — было уже около полуночи. На ночном столике лежал маленький кожаный портфель, из него торчала бумажка, — Самгин машинально взял ее и прочитал написанное круглым и крупным детским почерком...
Руку Самгина он стиснул так крепко, что Клим
от боли даже топнул ногой. Марина увезла его к себе в магазин, — там, как всегда, кипел самовар и, как всегда, было уютно, точно в постели, перед крепким, но легким сном.
Не
от боли кричала, не
от стыда, — какой стыд перед ними?
— Прокурор
заболел. Болезнь — весьма полезна, когда она позволяет уклониться
от некоторых неприятностей, — из них исключается смерть, освобождающая уже
от всех неприятностей, минус — адовы мучения.
Осенью Клим Иванович простудился: поднялась температура,
болела голова, надоедал кашель, истязала тихонькая скука, и
от скуки он спросил...
— Толстой-то, а? В мое время… в годы юности, молодости моей, — Чернышевский, Добролюбов, Некрасов — впереди его были. Читали их, как отцов церкви, я ведь семинарист. Верования строились по глаголам их. Толстой незаметен был. Тогда учились думать о народе, а не о себе. Он — о себе начал. С него и пошло это… вращение человека вокруг себя самого. Каламбур тут возможен: вращение вокруг частности — отвращение
от целого… Ну — до свидания… Ухо чего-то
болит… Прошу…
У рыжего офицера лицо было серое, с каким-то синеватым мертвенным оттенком, его искажали судорожные гримасы, он, как будто
от боли, пытался закрыть глаза, но глаза выкатывались.