Неточные совпадения
Мать нежно гладила
горячей рукой его лицо. Он
не стал больше говорить об учителе, он только заметил: Варавка тоже
не любит учителя. И почувствовал, что рука матери вздрогнула, тяжело втиснув голову его в подушку. А когда она ушла, он, засыпая, подумал: как это странно! Взрослые находят, что он выдумывает именно тогда, когда он говорит правду.
Было несколько похоже на гимназию, с той однако разницей, что учителя
не раздражались,
не кричали на учеников, но преподавали истину с несомненной и
горячей верой в ее силу.
— Это очень хорошо тебе, что ты
не горяч. Наша сестра
горячих любит распалить да и сжечь до золы. Многие через нас погибают.
Она была так распаренно красна, как будто явилась
не с улицы, а из
горячей ванны, и была преувеличенно, почти уродливо крупна.
Клим приподнял голову ее, положил себе на грудь и крепко прижал рукою. Ему
не хотелось видеть ее глаза, было неловко, стесняло сознание вины пред этим странно
горячим телом. Она лежала на боку, маленькие, жидкие груди ее некрасиво свешивались обе в одну сторону.
Клим обнял ее и крепко закрыл
горячий рот девушки поцелуем. Потом она вдруг уснула, измученно приподняв брови, открыв рот, худенькое лицо ее приняло такое выражение, как будто она онемела, хочет крикнуть, но —
не может. Клим осторожно встал, оделся.
Маленький пианист в чесунчовой разлетайке был похож на нетопыря и молчал, точно глухой, покачивая в такт словам женщин унылым носом своим. Самгин благосклонно пожал его
горячую руку, было так хорошо видеть, что этот человек с лицом, неискусно вырезанным из желтой кости, совершенно
не достоин красивой женщины, сидевшей рядом с ним. Когда Спивак и мать обменялись десятком любезных фраз, Елизавета Львовна, вздохнув, сказала...
Он весь день прожил под впечатлением своего открытия, бродя по лесу,
не желая никого видеть, и все время видел себя на коленях пред Лидией, обнимал ее
горячие ноги, чувствовал атлас их кожи на губах, на щеках своих и слышал свой голос: «Я тебя люблю».
— Глафира! Я же тебя просил:
не мочи сычуги в
горячей воде. Пользы от этого — нет, только вонь.
Клим
не успел уклониться от объятий, Лютов тискал его, приподнимал и, целуя мокрыми,
горячими губами, бормотал...
После Кутузова, который,
не любя длинных речей, умел говорить скупо, но неотразимо, эти казались ему мальчишками, споры их — игрой, а
горячий задор — направленным на соблазн Варвары и Лидии.
— Ну-с, что же будем делать? — резко спросил Макаров Лидию. —
Горячей воды нужно, белья. Нужно было отвезти его в больницу, а
не сюда…
Она будила его чувственность, как опытная женщина, жаднее, чем деловитая и механически ловкая Маргарита, яростнее, чем голодная, бессильная Нехаева. Иногда он чувствовал, что сейчас потеряет сознание и, может быть, у него остановится сердце. Был момент, когда ему казалось, что она плачет, ее неестественно
горячее тело несколько минут вздрагивало как бы от сдержанных и беззвучных рыданий. Но он
не был уверен, что это так и есть, хотя после этого она перестала настойчиво шептать в уши его...
Но Лидия
не уставала, требовательно глядя в глаза его, выспрашивала
горячим шепотом...
Несколько дней она вела себя смиренно, ни о чем
не спрашивая и даже как будто сдержаннее в ласках, а затем Самгин снова услыхал, в темноте, ее
горячий, царапающий шепот...
Сегодня она была особенно похожа на цыганку: обильные, курчавые волосы, которые она никогда
не могла причесать гладко, суховатое, смуглое лицо с
горячим взглядом темных глаз и длинными ресницами, загнутыми вверх, тонкий нос и гибкая фигура в юбке цвета бордо, узкие плечи, окутанные оранжевой шалью с голубыми цветами.
Слушая все более оживленную и уже
горячую речь Прейса, Клим
не возражал ему, понимая, что его, Самгина, органическое сопротивление идеям социализма требует каких-то очень сильных и веских мыслей, а он все еще
не находил их в себе, он только чувствовал, что жить ему было бы значительно легче, удобнее, если б социалисты и противники их
не существовали.
Он уже понимал, что говорит
не те слова, какие надо бы сказать. Варвара схватила его руку, прижалась к ней
горячей щекой.
Слезы текли скупо из его глаз, но все-таки он ослеп от них, снял очки и спрятал лицо в одеяло у ног Варвары. Он впервые плакал после дней детства, и хотя это было постыдно, а — хорошо: под слезами обнажался человек, каким Самгин
не знал себя, и росло новое чувство близости к этой знакомой и незнакомой женщине. Ее
горячая рука гладила затылок, шею ему, он слышал прерывистый шепот...
«Мы», — вспомнил он
горячее и веское словцо Митрофанова в пасхальную ночь. «Класс», — думал он, вспоминая, что ни в деревне, когда мужики срывали замок с двери хлебного магазина, ни в Нижнем Новгороде, при встрече царя, он
не чувствовал раскольничьей правды учения в классовой структуре государства.
— Как видишь — нашла, — тихонько ответила она. Кофе оказался варварски
горячим и жидким. С Лидией было неловко, неопределенно. И жалко ее немножко, и хочется говорить ей какие-то недобрые слова.
Не верилось, что это она писала ему обидные письма.
В ярких огнях шумно ликовали подпившие люди. Хмельной и почти
горячий воздух, наполненный вкусными запахами, в минуту согрел Клима и усилил его аппетит. Но свободных столов
не было, фигуры женщин и мужчин наполняли зал, как шрифт измятую страницу газеты. Самгин уже хотел уйти, но к нему, точно на коньках, подбежал белый официант и ласково пригласил...
— Постарел, больше, чем надо, — говорила она, растягивая слова певуче, лениво; потом, крепко стиснув руку Самгина
горячими пальцами в кольцах и отодвинув его от себя, осмотрев с головы до ног, сказала: — Ну — все же мужчина в порядке! Сколько лет
не видались? Ох, уж лучше
не считать!
«Ждать до двух — семь часов», — сердито сосчитал Самгин. Было еще темно, когда он встал и начал мыться, одеваться; он старался делать все
не спеша и ловил себя на том, что торопится. Это очень раздражало. Потом раздражал чай, слишком
горячий, и была еще одна, главная причина всех раздражений: назвать ее
не хотелось, но когда он обварил себе палец кипятком, то невольно и озлобленно подумал...
Но говорить он
не мог, в горле шевелился
горячий сухой ком, мешая дышать; мешала и Марина, заклеивая ранку на щеке круглым кусочком пластыря. Самгин оттолкнул ее, вскочил на ноги, — ему хотелось кричать, он боялся, что зарыдает, как женщина. Шагая по комнате, он слышал...
Самгин ожидал
не этого; она уже второй раз как будто оглушила, опрокинула его. В глаза его смотрели очень яркие,
горячие глаза; она поцеловала его в лоб, продолжая говорить что-то, — он, обняв ее за талию,
не слушал слов. Он чувствовал, что руки его, вместе с физическим теплом ее тела, всасывают еще какое-то иное тепло. Оно тоже согревало, но и смущало, вызывая чувство, похожее на стыд, — чувство виновности, что ли? Оно заставило его прошептать...
— Иди, иди, —
не бойся! — говорил он, дергая руку женщины, хотя она шла так же быстро, как сам он. — Вот, братья-сестры, вот — новенькая! — бросал он направо и налево шипящие,
горячие слова. — Мученица плоти, ох какая! Вот — она расскажет страсти, до чего доводит нас плоть, игрушка диаволова…
Все, что он слышал, было совершенно незначительно в сравнении с тем, что он видел. Цену слов он знал и
не мог ценить ее слова выше других, но в памяти его глубоко отчеканилось ее жутковатое лицо и
горячий, страстный блеск золотистых глаз.
Самгин сказал, что завтра утром должен ехать в Дрезден, и
не очень вежливо вытянул свои пальцы из его влажной,
горячей ладони. Быстро шагая по слабо освещенной и пустой улице, обернув руку платком, он чувствовал, что нуждается в утешении или же должен оправдаться в чем-то пред собой.
— Да, — подтвердил Попов, небрежно сунув Самгину длинную руку, охватил его ладонь длинными,
горячими пальцами и,
не пожав, — оттолкнул; этим он сразу определил отношение Самгина к нему. Марина представила Попову Клима Ивановича.
— Чтоб
не… тревожить вас официальностями, я, денечка через два, зайду к вам, — сказал Тагильский, протянув Самгину руку, — рука мягкая, очень
горячая. — Претендую на доверие ваше в этом… скверненьком дельце, — сказал он и первый раз так широко усмехнулся, что все его лицо как бы растаяло, щеки расползлись к ушам, растянув рот, обнажив мелкие зубы грызуна. Эта улыбка испугала Самгина.
Самгин нахмурил брови, желая сказать нечто, но —
не успел придумать, что сказать и как? А Дронов продолжал оживленно, деловито и все
горячее...
— Козьма Иванов Семидубов, — сказал он, крепко сжимая
горячими пальцами руку Самгина. Самгин встречал людей такого облика, и почти всегда это были люди типа Дронова или Тагильского, очень подвижные, даже суетливые, веселые. Семидубов катился по земле
не спеша, осторожно, говорил вполголоса, усталым тенорком, часто повторяя одно и то же слово.
Она
не требовала поощрений, ее
не сильный, тонкий, но
горячий голосок ввинчивался в шум, точно буравчик, и ворчливые, вполголоса, реплики Хотяинцева
не заглушали его.
Обнаруживая свою невещественность, оно бесследно исчезало в потоках
горячих речей, в дыме слов,
не оставляя по себе ни пепла, ни золы.