— Я не хочу того! — сказала она почти униженным тоном. — Я это сказала не подумав, под влиянием ужасного страха, что неужели же мне непременно суждено быть женой человека, которого могут
обвинить в убийстве.
Неточные совпадения
Мы слышали, как обвинение само засвидетельствовало, что до самого последнего дня, до сегодня, до дня суда, колебалось
обвинить подсудимого
в полной и совершенной преднамеренности
убийства, колебалось до самого этого рокового „пьяного“ письма, представленного сегодня суду.
Но, может быть, это было вовсе не активное сообщество со стороны Смердякова, а, так сказать, пассивное и страдальческое: может быть, запуганный Смердяков согласился лишь не сопротивляться
убийству и, предчувствуя, что его же ведь
обвинят, что он дал убить барина, не кричал, не сопротивлялся, — заранее выговорил себе у Дмитрия Карамазова позволение пролежать это время как бы
в падучей, «а ты там убивай себе как угодно, моя изба с краю».
Высокоталантливый обвинитель с необыкновенною тонкостью очертил нам все pro и contra предположения о возможности
обвинить Смердякова
в убийстве и особенно спрашивал: для чего тому было притворяться
в падучей?
Будь хоть тень, хоть подозрение на кого другого, на какое-нибудь шестое лицо, то я убежден, что даже сам подсудимый постыдился бы показать тогда на Смердякова, а показал бы на это шестое лицо, ибо
обвинять Смердякова
в этом
убийстве есть совершенный абсурд.
Напротив, повторяю это, если б он промолчал хоть только об деньгах, а потом убил и присвоил эти деньги себе, то никто бы никогда
в целом мире не мог
обвинить его по крайней мере
в убийстве для грабежа, ибо денег этих ведь никто, кроме него, не видал, никто не знал, что они существуют
в доме.