Неточные совпадения
— Да ведь я
говорю! Согласился Христос с Никитой: верно,
говорит, ошибся я по простоте моей. Спасибо, что ты
поправил дело, хоть и разбойник. У вас,
говорит, на земле все так запуталось, что разобрать ничего невозможно, и, пожалуй, верно вы
говорите. Сатане в руку, что доброта да простота хуже воровства. Ну, все-таки пожаловался, когда прощались с Никитой: плохо,
говорит, живете, совсем забыли меня. А Никита и сказал...
Поправив на голове остроконечный колпак, пощупав маску, Самгин подвинулся ко столу. Кружево маски, смоченное вином и потом, прилипало к подбородку, мантия путалась в ногах. Раздраженный этим, он взял бутылку очень холодного пива и жадно выпил ее, стакан за стаканом, слушая, как спокойно и неохотно Кутузов
говорит...
Утешающим тоном старшей, очень ласково она стала
говорить вещи, с детства знакомые и надоевшие Самгину. У нее были кое-какие свои наблюдения, анекдоты, но она
говорила не навязывая, не убеждая, а как бы разбираясь в том, что знала. Слушать ее тихий, мягкий голос было приятно, желание высмеять ее — исчезло. И приятна была ее доверчивость. Когда она подняла руки, чтоб
поправить платок на голове, Самгин поймал ее руку и поцеловал. Она не протестовала, продолжая...
Минут через двадцать писатель возвратился в зал; широкоплечий, угловатый, он двигался не сгибая ног, точно шел на ходулях, — эта величественная, журавлиная походка придавала в глазах Самгина оттенок ходульности всему, что писатель
говорил. Пройдя, во главе молодежи, в угол, писатель, вкусно и громко чмокнув,
поправил пенсне, нахмурился, картинно, жестом хормейстера, взмахнул руками.
Слушая плавную речь ее, Самгин привычно испытывал зависть, — хорошо
говорит она — просто, ярко. У него же слова — серые и беспокойные, как вот эти бабочки над лампой. А она снова
говорила о Лидии, но уже мелочно, придирчиво — о том, как неумело одевается Лидия, как плохо понимает прочитанные книги, неумело
правит кружком «взыскующих града». И вдруг сказала...
Бердников,
говоря,
поправлял галстук с большой черной жемчужиной в нем, из-под галстука сверкала крупная бриллиантовая запонка, в толстом кольце из платины горел злым зеленым огнем изумруд. Остренькие зрачки толстяка сегодня тоже блестели зеленовато.
Самгин,
поправив очки, взглянул на нее удивленно, он не ожидал, что эта женщина способна
говорить таким грубо властным тоном. Еще более удивительно было, что ее послушали, Краснов даже попросил...
Говорила она с акцентом, сближая слова тяжело и медленно. Ее лицо побледнело, от этого черные глаза ушли еще глубже, и у нее дрожал подбородок. Голос у нее был бесцветен, как у человека с больными легкими, и от этого слова казались еще тяжелей. Шемякин, сидя в углу рядом с Таисьей, взглянув на Розу, поморщился, пошевелил усами и что-то шепнул в ухо Таисье, она сердито нахмурилась, подняла руку,
поправляя волосы над ухом.
— Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, — сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, — но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею
правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Очень почтительным и самым тонким образом. Все чрезвычайно хорошо
говорил.
Говорит: «Я, Анна Андреевна, из одного только уважения к вашим достоинствам…» И такой прекрасный, воспитанный человек, самых благороднейших
правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне жизнь — копейка; я только потому, что уважаю ваши редкие качества».
— Конституция, доложу я вам, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, —
говорил он купчихе Распоповой, — вовсе не такое уж пугало, как люди несмысленные о сем полагают. Смысл каждой конституции таков: всякий в дому своем благополучно да почивает! Что же тут, спрашиваю я вас, сударыня моя, страшного или презорного? [Презорный — презирающий
правила или законы.]
— Оно и лучше, Агафья Михайловна, не прокиснет, а то у нас лед теперь уж растаял, а беречь негде, — сказала Кити, тотчас же поняв намерение мужа и с тем же чувством обращаясь к старухе. — Зато ваше соленье такое, что мама
говорит, нигде такого не едала, — прибавила она, улыбаясь и
поправляя на ней косынку.
«Ах да!» Он опустил голову, и красивое лицо его приняло тоскливое выражение. «Пойти или не пойти?»
говорил он себе. И внутренний голос
говорил ему, что ходить не надобно, что кроме фальши тут ничего быть не может, что
поправить, починить их отношения невозможно, потому что невозможно сделать ее опять привлекательною и возбуждающею любовь или его сделать стариком, неспособным любить. Кроме фальши и лжи, ничего не могло выйти теперь; а фальшь и ложь были противны его натуре.
— Ты бы слушал меня, — с досадой отвечал Левин. — Я
говорил, установи тетивы и потом ступени врубай. Теперь не
поправишь. Делай, как я велел, — руби новую.