Неточные совпадения
Тут
пришел Варавка, за ним явился Настоящий Старик, начали спорить, и Клим еще раз услышал не мало такого, что укрепило его в праве и необходимости выдумывать себя, а вместе с этим вызвало в нем интерес к Дронову, — интерес, похожий
на ревность.
На другой же
день он спросил Ивана...
Через два
дня вечером он снова сидел у нее. Он
пришел к Нехаевой рано, позвал ее гулять, но
на улице девушка скучно молчала, а через полчаса пожаловалась, что ей холодно.
Утром
на другой
день со станции
пришли Лютов и Макаров, за ними ехала телега, солидно нагруженная чемоданами, ящиками, какими-то свертками и кульками.
Но
на другой
день, с утра, он снова помогал ей устраивать квартиру. Ходил со Спиваками обедать в ресторан городского сада, вечером пил с ними чай, затем к мужу
пришел усатый поляк с виолончелью и гордо выпученными глазами сазана, неутомимая Спивак предложила Климу показать ей город, но когда он пошел переодеваться, крикнула ему в окно...
Вечером
на другой
день его вызвала к телефону Сомова, спросила: здоров ли, почему не
пришел на вокзал проводить Лидию?
Через трое суток он был дома, кончив деловой
день, лежал
на диване в кабинете, дожидаясь, когда стемнеет и он пойдет к Никоновой. Варвара уехала
на дачу, к знакомым.
Пришла горничная и сказала, что его спрашивает Гогин.
В течение недели он
приходил аккуратно, как
на службу, дважды в
день — утром и вечером — и с каждым
днем становился провинциальнее. Его бесконечные недоумения раздражали Самгина, надоело его волосатое, толстое, малоподвижное лицо и нерешительно спрашивающие, серые глаза. Клим почти обрадовался, когда он заявил, что немедленно должен ехать в Минск.
Вечером собралось человек двадцать;
пришел большой, толстый поэт, автор стихов об Иуде и о том, как сатана играл в карты с богом;
пришел учитель словесности и тоже поэт — Эвзонов, маленький, чернозубый человек, с презрительной усмешкой
на желтом лице; явился Брагин, тоже маленький, сухой, причесанный под Гоголя, многоречивый и особенно неприятный тем, что всесторонней осведомленностью своей о
делах человеческих он заставлял Самгина вспоминать себя самого, каким Самгин хотел быть и был лет пять тому назад.
Выпустили Самгина неожиданно и с какой-то обидной небрежностью: утром
пришел адъютант жандармского управления с товарищем прокурора, любезно поболтали и ушли, объявив, что вечером он будет свободен, но освободили его через
день вечером. Когда он ехал домой, ему показалось, что улицы необычно многолюдны и в городе шумно так же, как в тюрьме. Дома его встретил доктор Любомудров, он шел по двору в больничном халате, остановился, взглянул
на Самгина из-под ладони и закричал...
Не желая видеть Дуняшу, он зашел в ресторан, пообедал там, долго сидел за кофе, курил и рассматривал, обдумывал Марину, но понятнее для себя не увидел ее. Дома он нашел письмо Дуняши, — она извещала, что едет — петь
на фабрику посуды, возвратится через
день. В уголке письма было очень мелко приписано: «Рядом с тобой живет подозрительный, и к нему
приходил Судаков. Помнишь Судакова?»
— Не стоит, — тихо сказал Тагильский. — Темнота отлично сближает людей… в некоторых случаях. Правом допрашивать вас я — не облечен.
Пришел к вам не как лицо прокурорского надзора, а как интеллигент к таковому же,
пришел на предмет консультации по некоему весьма темному
делу. Вы можете поверить в это?
В течение ближайших
дней он убедился, что действительно ему не следует жить в этом городе. Было ясно: в адвокатуре местной, да, кажется, и у некоторых обывателей, подозрительное и враждебное отношение к нему — усилилось. Здоровались с ним так, как будто, снимая шапку, оказывали этим милость, не заслуженную им. Один из помощников, которые
приходили к нему играть в винт, ответил
на его приглашение сухим отказом. А Гудим, встретив его в коридоре суда, крякнул и спросил...
Вечером эти сомнения приняли характер вполне реальный, характер обидного, незаслуженного удара. Сидя за столом, Самгин составлял план повести о
деле Марины, когда
пришел Дронов, сбросил пальто
на руки длинной Фелицаты, быстро прошел в столовую, забыв снять шапку, прислонился спиной к изразцам печки и спросил, угрюмо покашливая...
Когда Самгин
пришел знакомиться с
делами, его встретил франтовато одетый молодой человек, с длинными волосами и любезной улыбочкой
на смуглом лице. Прищурив черные глаза, он сообщил, что патрон нездоров, не выйдет, затем, указав
на две стопы бумаг в синих обложках с надписью «
Дело», сказал...
— О-о! — произнесла в гневном возбуждении моя молоденькая тетка, — так нельзя! Так нельзя! Что она безумная, что ли, старая княгиня? Мучить так хорошенькую джаным! О-о! Стыд ей, старой княгине, стыд! Погоди,
придет на днях к Гуль-Гуль повелитель, все расскажет Кериму Гуль-Гуль, и освободит Керим Нину из замка. «Иди на свободу из замка, Нина, — скажет он, — иди, куда хочешь».
Неточные совпадения
Батюшка
пришлет денежки, чем бы их попридержать — и куды!.. пошел кутить: ездит
на извозчике, каждый
день ты доставай в кеятр билет, а там через неделю, глядь — и посылает
на толкучий продавать новый фрак.
На площадь
на торговую //
Пришел Ермило (в городе // Тот
день базарный был), // Стал
на воз, видим: крестится,
Как велено, так сделано: // Ходила с гневом
на сердце, // А лишнего не молвила // Словечка никому. // Зимой
пришел Филиппушка, // Привез платочек шелковый // Да прокатил
на саночках // В Екатеринин
день, // И горя словно не было! // Запела, как певала я // В родительском дому. // Мы были однолеточки, // Не трогай нас — нам весело, // Всегда у нас лады. // То правда, что и мужа-то // Такого, как Филиппушка, // Со свечкой поискать…
Цыфиркин. Да кое-как, ваше благородие! Малу толику арихметике маракую, так питаюсь в городе около приказных служителей у счетных
дел. Не всякому открыл Господь науку: так кто сам не смыслит, меня нанимает то счетец поверить, то итоги подвести. Тем и питаюсь; праздно жить не люблю.
На досуге ребят обучаю. Вот и у их благородия с парнем третий год над ломаными бьемся, да что-то плохо клеятся; ну, и то правда, человек
на человека не
приходит.
Дело в том, что она продолжала сидеть в клетке
на площади, и глуповцам в сладость было, в часы досуга,
приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно, в особенности же когда к ее телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.