Неточные совпадения
Туробоев, холодненький, чистенький и вежливый, тоже смотрел на Клима, прищуривая темные, неласковые глаза, — смотрел вызывающе. Его слишком красивое лицо особенно сердито морщилось, когда Клим подходил к Лидии, но девочка разговаривала с Климом небрежно, торопливо, притопывая ногами и
глядя в
ту сторону, где Игорь. Она все более плотно срасталась с Туробоевым, ходили они взявшись за руки; Климу казалось, что, даже увлекаясь игрою, они играют друг для друга, не видя, не чувствуя никого больше.
Вслушиваясь в беседы взрослых о мужьях, женах, о семейной жизни, Клим подмечал в тоне этих бесед что-то неясное, иногда виноватое, часто — насмешливое, как будто говорилось о печальных ошибках, о
том, чего не следовало делать. И,
глядя на мать, он спрашивал себя: будет ли и она говорить так же?
Люди спят, мой друг, пойдем в тенистый сад,
Люди спят, одни лишь звезды к нам
глядят,
Да и
те не видят нас среди ветвей
И не слышат, слышит только соловей.
Девушка ответила ровным голосом,
глядя в окно и как бы думая не
то, что говорит...
— Нет! — почти резко ответил Макаров. — Я не верю тебе, — протестующим тоном продолжал он,
глядя из-под нахмуренных бровей. — Ты не можешь думать так. По-моему, пессимизм — это
тот же цинизм.
Стояла она — подняв голову и брови, удивленно
глядя в синеватую
тьму за окном, руки ее были опущены вдоль тела, раскрытые розовые ладони немного отведены от бедер.
Бездействующий разум не требовал и не воскрешал никаких других слов. В этом состоянии внутренней немоты Клим Самгин перешел в свою комнату, открыл окно и сел,
глядя в сырую
тьму сада, прислушиваясь, как стучит и посвистывает двухсложное словечко. Туманно подумалось, что, вероятно, вот в таком состоянии угнетения бессмыслицей земские начальники сходят с ума. С какой целью Дронов рассказал о земских начальниках? Почему он, почти всегда, рассказывает какие-то дикие анекдоты? Ответов на эти вопросы он не искал.
Все молчали,
глядя на реку: по черной дороге бесшумно двигалась лодка, на носу ее горел и кудряво дымился светец, черный человек осторожно шевелил веслами, а другой, с длинным шестом в руках, стоял согнувшись у борта и целился шестом в отражение огня на воде; отражение чудесно меняло формы, становясь похожим
то на золотую рыбу с множеством плавников,
то на глубокую, до дна реки, красную яму, куда человек с шестом хочет прыгнуть, но не решается.
Глядя, как покачивается тонкая фигура Лидии, окутанная батистом жемчужного цвета, он недоумевал, не ощущая ничего похожего на
те чувствования, о которых читал у художников слова.
Говоря, Спивак как будто прислушивалась к своим словам, глаза ее потемнели, и чувствовалось, что говорит она не о
том, что думает,
глядя на свой живот.
— Тоска, брат!
Гляди: богоносец народ русский валом валит угощаться конфетками за счет царя. Умилительно. Конфетки сосать будут потомки ходового московского народа,
того, который ходил за Болотниковым, за Отрепьевым, Тушинским вором, за Козьмой Мининым, потом пошел за Михайлой Романовым. Ходил за Степаном Разиным, за Пугачевым… и за Бонапартом готов был идти… Ходовой народ! Только за декабристами и за людями Первого Марта не пошел…
— Ты — иди, — сказала Лидия,
глядя на постель все
тем же озабоченным и спрашивающим взглядом. Самгин ушел, молча поцеловав ее руку.
Однообразно помахивая ватной ручкой, похожая на уродливо сшитую из тряпок куклу, старая женщина из Олонецкого края сказывала о
том, как мать богатыря Добрыни прощалась с ним, отправляя его в поле, на богатырские подвиги. Самгин видел эту дородную мать, слышал ее твердые слова, за которыми все-таки слышно было и страх и печаль, видел широкоплечего Добрыню: стоит на коленях и держит меч на вытянутых руках,
глядя покорными глазами в лицо матери.
Самгин поощрительно улыбнулся ей. Она раздражала его
тем, что играла пред ним роль доверчивой простушки, и
тем еще, что была недостаточно красива. И чем дальше,
тем более овладевало Климом желание издеваться над нею, обижать ее.
Глядя в зеленоватые глаза, он говорил...
— Знаешь, я с первых дней знакомства с ним чувствовала, что ничего хорошего для меня в этом не будет. Как все неудачно у меня, Клим, — сказала она, вопросительно и с удивлением
глядя на него. — Очень ушибло меня это. Спасибо Лиде, что вызвала меня к себе, а
то бы я…
В ее возбуждении, в жестах, словах Самгин видел
то наигранное и фальшивое, от чего он почти уже отучил ее своими насмешками. Было ясно, что Лидия рада встрече с подругой, тронута ее радостью; они, обнявшись, сели на диван, Варвара плакала, сжимая ладонями щеки Лидии,
глядя в глаза ее.
— Цела, — ответил
тот,
глядя в самовар и гримасничая. — По некоторым признакам, дело Любаши затеяно не здешними, а из провинции.
Тот подтянулся, переступил с ноги на ногу, позвенев шпорами, и, зорко
глядя в лицо Клима, сказал с галантной улыбочкой...
Через полчаса он сидел во
тьме своей комнаты,
глядя в зеркало, в полосу света, свет падал на стекло, проходя в щель неприкрытой двери, и показывал половину человека в ночном белье, он тоже сидел на диване, согнувшись, держал за шнурок ботинок и раскачивал его, точно решал — куда швырнуть?
Глядя в его искаженное лютовскими гримасами лицо, Самгин подумал, что полковник ненормален, что он может бросить в голову чем-нибудь, а
то достанет револьвер из ящика стола…
В ответ на этот плачевный крик Самгин пожал плечами,
глядя вслед потемневшей, как все люди в этот час, фигуре бывшего агента полиции. Неприятная сценка с Митрофановым, скользнув по настроению, не поколебала его. Холодный сумрак быстро разгонял людей, они шли во все стороны, наполняя воздух шумом своих голосов, и по веселым голосам ясно было: люди довольны
тем, что исполнили свой долг.
— Как ты странно говоришь, — заметил Самгин,
глядя на нее с любопытством. — Кажется, мы живем во дни достаточно бесстрашные,
то есть — достаточно бесстрашно живем.
— Пороть надобно не его, а — вас, гражданин, — спокойно ответил ветеринар, не взглянув на
того, кто сказал, да и ни на кого не
глядя. — Вообще доведено крестьянство до такого ожесточения, что не удивительно будет, если возникнет у нас крестьянская война, как было в Германии.
— Избили они его, — сказала она, погладив щеки ладонями, и,
глядя на ладони, судорожно усмехалась. — Под утро он говорит мне: «Прости, сволочи они, а не простишь — на
той же березе повешусь». — «Нет, говорю, дерево это не погань, не смей, Иуда, я на этом дереве муки приняла. И никому, ни тебе, ни всем людям, ни богу никогда обиды моей не прощу». Ох, не прощу, нет уж! Семнадцать месяцев держал он меня, все уговаривал, пить начал, потом — застудился зимою…
— Это он все для
того говорит, чтобы ничего не сказать. Вы его не слушайте, на драную одежу — не
глядите, он нарошно простачком приоделся…
— Нет, — резко сказала она. —
То есть — да, сочувствовала, когда не видела ее революционного смысла. Выселить зажиточных из деревни — это значит обессилить деревню и оставить хуторян такими же беззащитными, как помещиков. — Откинулась на спинку кресла и, сняв очки, укоризненно покачала головою,
глядя на Самгина темными глазами в кружках воспаленных век.
«Зачем дикое и грандиозное? Море, например. Оно наводит только грусть на человека,
глядя на него, хочется плакать. Рев и бешеные раскаты валов не нежат слабого слуха, они все твердят свою, от начала мира, одну и
ту же песнь мрачного и неразгаданного содержания».
— Я — не верю вам, не могу верить, — почти закричал Самгин, с отвращением
глядя в поднятое к нему мохнатое, дрожащее лицо. Мельком взглянул в сторону Тагильского, —
тот стоял, наклонив голову, облако дыма стояло над нею, его лица не видно было.
— Ну, что же, спать, что ли? — Но, сняв пиджак, бросив его на диван и
глядя на часы, заговорил снова: — Вот, еду добывать рукописи какой-то сногсшибательной книги. — Петя Струве с товарищами изготовил. Говорят: сочинение на
тему «играй назад!». Он ведь еще в 901 году приглашал «назад к Фихте», так вот… А вместе с этим у эсеров что-то неладно. Вообще — развальчик. Юрин утверждает, что все это — хорошо! Дескать — отсевается мякина и всякий мусор, останется чистейшее, добротное зерно… Н-да…
— В Киеве серьезно ставят дело об употреблении евреями христианской крови. — Тагильский захохотал, хлопая себя ладонями по коленам. — Это очень уместно накануне юбилея Романовых. Вы, Самгин, антисемит? Так нужно, чтоб вы заявили себя филосемитом, — понимаете? Дронов — анти, а вы — фило. А я — ни в
тех, ни в сех или —
глядя по обстоятельствам и — что выгоднее.
— Ты бы, дурак, молчал, не путался в разговор старших-то. Война — не глупость. В пятом году она вон как народ расковыряла. И теперь,
гляди,
то же будет… Война — дело страшное…
Самгина ошеломил этот неожиданный и разноголосый, но единодушный взрыв злости, и, кроме
того, ‹он› понимал, что, не успев начать сражения, он уже проиграл его. Он стоял,
глядя, как люди все более возбуждают друг друга, пальцы его играли карандашом, скрывая дрожь. Уже начинали кричать друг на друга, а курносый человек с глазами хорька так оглушительно шлепнул ладонью по столу, что в буфете зазвенело стекло бокалов.