В шапке черных и, должно быть, жестких волос с густосиними щеками и широкой синей полосой на месте усов, которые как бы заменялись толстыми бровями, он смотрел из-под нахмуренных бровей мрачно, тяжело вздыхал, его толстые ярко-красные ‹губы› смачно чмокали, и, спрятав руки за спину, не улыбаясь, звонким, но комически
унылым голосом он рассказывал...
Председатель, который гнал дело как мог скорее, чтобы поспеть к своей швейцарке, хотя и знал очень хорошо, что прочтение этой бумаги не может иметь никакого другого следствия, как только скуку и отдаление времени обеда, и что товарищ прокурора требует этого чтения только потому, что он знает, что имеет право потребовать этого, всё-таки не мог отказать и изъявил согласие. Секретарь достал бумагу и опять своим картавящим на буквы л и р
унылым голосом начал читать:
Неточные совпадения
Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта простонародная песня про виселицу, распеваемая людьми, обреченными виселице. Их грозные лица, стройные
голоса,
унылое выражение, которое придавали они словам и без того выразительным, — все потрясло меня каким-то пиитическим [Пиитический (устар.) — поэтический.] ужасом.
Голос витютина по-настоящему нельзя назвать воркованьем: в звуках его есть что-то
унылое; они протяжны и более похожи на стон или завыванье, очень громкое и в то же время не противное, а приятное для слуха; оно слышно очень издалека, особенно по зарям и по ветру, и нередко открывает охотнику гнезда витютина, ибо он любит, сидя на сучке ближайшего к гнезду дерева, предпочтительно сухого, выражать свое счастие протяжным воркованьем или, что будет гораздо вернее, завываньем.
Мать внимательно вслушивалась в бессвязную быструю речь, стараясь подавить свою тревогу, рассеять
унылое ожидание. А девочка, должно быть, была рада тому, что ее слушали, и, захлебываясь словами, все с большим оживлением болтала, понижая
голос:
— Не толкайтесь, пожалуйста! — плачущим
голосом закричала
унылая дама в синем костюме, со стеклянною звездочкою и бумажною луною на лбу, — Ночь.
После ужина, когда работа кончена и душная ночь, обнимая город и людей липким, потным объятием, безнадёжно стонала о чём-то тысячами тонких и
унылых комариных
голосов, — сидели впятером на крыльце или в саду. Шакир разводил небольшой дымник и, помахивая над ним веткой полыни, нагонял на хозяина и постоялку синие струйки едкого курева. Люди морщились, кашляли, а комары, пронизывая кисейные ткани дыма, неугомонно кусались и ныли.