Неточные совпадения
—
Барин, — он так и того, — неохотно ответил Кожемякин, глядя в небо. — Тогда, брат,
барин что хотел, то и делал; люди у него в крепостях
были, лишённые всякой своей воли, и
бар этих боялись пуще чертей али нечисти болотной. Сестру мою — тёткой, стало
быть, пришлась бы тебе…
Дом Кожемякина раньше
был конторою
господ Бубновых и примыкал к их усадьбе. Теперь его отделял от земли дворян пустырь, покрытый развалинами сгоревшего флигеля, буйно заросший дикою коноплёю, конским щавелём, лопухами, жимолостью и высокой, жгучей крапивой. В этой густой, жирно-зелёной заросли плачевно торчали обугленные стволы деревьев, кое-где от их корней бессильно тянулись к солнцу молодые побеги, сорные травы душили их, они сохли, и тонкие сухие прутья торчали в зелени, как седые волосы.
Барин — церковный староста, богатейший человек
был, а с отцом у него нелады
были.
— Знаешь ты, — спросил он Матвея, — что её отца от семьи продали? Продали мужа, а жену с дочерью оставили себе. Хороший мужик
был, слышь, родитель-то у ней, — за строптивость его на Урал угнали железо добывать. Напоследях, перед самой волей, сильно
баре обозлились, множество народа извели!
Ты однако, Матвей, огулом судить не приучайся: озорничали
баре — верно, и зверья
было много промеж них — тоже верно, ну,
были и хорошие люди, а коли барин-дворянин да хорош, так уж он — превосходен!
Рассказал он мне однова, как прославился перед
барином верностью своей рабьей: старого Бубнова наложница стала Лексея на грех с ней склонять, девица молодая
была она, скучно ей со стариком…
— Лексей этот сейчас
барину донёс. Позвал
барин её, позвал и его и приказывает: «Всыпь ей, Алёха, верный раб!» Лексей и сёк её до омморока вплоть. Спрашиваю я его: «Что ж, не нравилась она тебе?» — «Нет, говорит, нравилась, хорошая девка
была, скромная, я всё думал — вот бы за меня такую
барину отдать!» — «Чего ж ты, говорю, донёс-то на неё?» — «Да ведь как же, говорит, коли баринова она!»
—
Была бы я дальняя, а то всем известно, что просто девушка порченая,
барину Бубнову наложницей
была, а батюшка твой за долг меня взял.
«Пусть горе моё
будет в радость тебе и грех мой — на забаву, не пожалуюсь ни словом никогда, всё на себя возьму перед
господом и людьми! Так ты обласкал всю меня и утешил, золотое сердце, цветочек тихий! Как в ручье выкупалась я, и словно душу ты мне омыл — дай тебе господи за ласку твою всё счастье, какое
есть…»
Её история
была знакома Матвею: он слышал, как Власьевна рассказывала Палаге, что давно когда-то один из
господ Воеводиных привёз её, Собачью Матку, — барышнею — в Окуров, купил дом ей и некоторое время жил с нею, а потом бросил. Оставшись одна, девушка служила развлечением уездных чиновников, потом заболела, состарилась и вот выдумала сама себе наказание за грехи: до конца дней жить со псами.
— А я на что похож? Не-ет, началась расслойка людям, и теперь у каждого должен
быть свой разбег. Вот я, в городе Вологде, в сумасшедшем доме служил, так доктор — умнейший
господин! — сказывал мне: всё больше год от году сходит людей с ума. Это значит — начали думать! Это с непривычки сходят с ума, — не привыкши кульё на пристанях носить, обязательно надорвёшься и грыжу получишь, как вот я, — так и тут — надрывается душа с непривычки думать!
«Всю ночь до света шатался в поле и вспоминал Евгеньины слова про одинокие города, вроде нашего; говорила она, что их более восьми сотен. Стоят они на земле, один другого не зная, и, может, в каждом
есть вот такой же плутающий человек, так же не спит он по ночам и тошно ему жить. Как
господь смотрит на города эти и на людей, подобных мне? И в чём, где оправдание нам?
Однако вот
господин Цветаев доказывает, да и сам Марк Васильевич тоже очень правильно говорит всегда, что человек
есть — плод и ничем другим, кроме того, каков
есть, не может
быть.
— Мир душевный и покой только в единении с
господом находим и нигде же кроме. Надо жить просто, с доверием ко благости
господа, надо жить по-детски, а по-детски и значит по-божьи. Спаситель наш
был дитя сердцем, любил детей и сказал о них: «Таковых бо
есть царствие небесное».
— Разродился очень народ. Раньше простота
была:
барин, мужик да монах, тут и все люди…
— Бережлив
был,
господь с ним!
— Лишь бы — с верой, а бог всё примет:
был отшельник, ушёл с малых лет в леса, молитв никаких не знал и так говорил богу: «Ты — один, я — один, помилуй меня,
господин!»
— А кто? — воскликнул хозяин, надвигаясь на гостя. — Не сами ли мы друг другу-с? А сверху —
господь бог:
будь, говорит, как дитя! Однако, при том взгляде на тебя, что ты обязательно мошенник, — как тут дитёй
будешь?
Чтобы до безумия люди доходили, творя друг другу радость, — вот это уж игра, какой лучше не придумать, и
был бы дьявол посрамлён на веки веков, и даже сам
господь бог устыдился бы, ибо скуповат всё-таки да неприветлив он, не жалостлив…
— Пригнал почтовыми третьего дня, помылся в бане и — сейчас же к
господину градскому голове, потому что газеты оглушают разными словами и гораздо яснее живая речь очевидца, не заинтересованного ни в чём, кроме желания, чтоб всё
было честно и добросовестно…
— Вы сами, Матвей Савельич, говорили, что купеческому сословию должны принадлежать все права, как дворянство сошло и нет его, а тут — вдруг, оказывается, лезут низшие и мелкие сословия! Да ежели они в думу эту —
господь с ней! — сядут, так ведь это же что будет-с?
Конечно, у него
есть своя мысль на это, ибо — скажем прямо —
господа его жгли живьём в свою пору, а всё-таки усадьба — не виновата!
Неточные совпадения
Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как
барин, а не хочешь заплатить ему — изволь: у каждого дома
есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет.
Мишка. Да для вас, дядюшка, еще ничего не готово. Простова блюда вы не
будете кушать, а вот как
барин ваш сядет за стол, так и вам того же кушанья отпустят.
Почтмейстер. Удивительное дело,
господа! Чиновник, которого мы приняли за peвизора,
был не ревизор.
«Извольте,
господа, я принимаю должность, я принимаю, говорю, так и
быть, говорю, я принимаю, только уж у меня: ни, ни, ни!..
Городничий. Да, признаюсь,
господа, я, черт возьми, очень хочу
быть генералом.