— Кто скажет за нас правду, которая нужна нам, как хлеб, кто скажет всему свету правду о нас? Надобно самим нам готовиться к этому, братья-товарищи, мы сами должны говорить о себе, смело и до конца! Сложимте все думы наши в одно честное сердце, и
пусть оно поёт про нас нашими словами…
— Братцы! Горожане! Приходят к нам молодые люди, юноши, чистые сердцем, будто ангелы приходят и говорят доброе, неслыханное, неведомое нам — истинное божье говорят, и — надо слушать их: они вечное чувствуют, истинное — богово! Надо слушать их тихо, во внимании, с открытыми сердцами,
пусть они не известны нам, они ведь потому не известны, что хорошего хотят, добро несут в сердцах, добро, неведомое нам…
Неточные совпадения
— Уходит! — сообразил Матвей, оживляясь. —
Пусть идёт! Давай-ка отопрём ворота — не перелезть через забор
ему…
«И
пусть бы у этого человека дочь была, а
он выдал бы её замуж за меня», — думал юноша.
«
Пусть уедет, бог с ней! Сын про царя поёт — родимый, голубчик — про царя! А мать вон
оно что! Куда теперь ехать ей? Нету здесь квартир, и были бы — не пустят её, — побить даже могут. Это — как раз!»
— Это я посоветовала
ему.
Пусть идёт в большой город, там жизнь умнее. Вот и вам тоже надо бы уехать отсюда…
«Нет,
пусть уйдёт, ну
его… может,
он даже святой, а вдруг, невзначай, мышьяку даст или ещё что…»
«
Его надо будет вовсе сплавить из города, а то — женщина слабая! Это я попадью попрошу,
пусть она уговорит
его, ведь она всё затеяла».
— Добра не будет, нет! Когда хорошим-та людя негде жить, гоняют
их, — добра не будет! Надо, чтобы везде была умная рука —
пусть она всё правит, ей надо власть дать! А не будет добра людей — ничему не будет!
Он уступил ей, но поставил условием —
пусть она приходит каждый день и сама читает
ему. И вот она быстро и внятно читает шумный лист, а Кожемякин слушает, и
ему кажется, что в газете пишут Марк Васильев, Евгения, злой Комаровский, — это
их мысли,
их слова, и Люба принимает всё это без спора, без сомнений.
«Тем жизнь хороша, что всегда около нас зреет-цветёт юное, доброе сердце, и, ежели хоть немного откроется
оно пред тобой, — увидишь ты в
нём улыбку тебе. И тем людям, что устали, осердились на всё, — не забывать бы
им про это милое сердце, а — найти
его около себя и сказать
ему честно всё, что потерпел человек от жизни,
пусть знает юность, отчего человеку больно и какие пути ложны. И если знание старцев соединится дружественно с доверчивой, чистой силой юности — непрерывен будет тогда рост добра на земле».
— Que la personne qui est arrivée la dernière, celle qui demande, qu’elle sorte! Qu’elle sorte! [Пусть тот, кто пришел последним, тот, кто спрашивает,
пусть он выйдет. Пусть выйдет!] — проговорил Француз, не открывая глаз.
— Да вот, ваше превосходительство, как!.. — Тут Чичиков осмотрелся и, увидя, что камердинер с лоханкою вышел, начал так: — Есть у меня дядя, дряхлый старик. У него триста душ и, кроме меня, наследников никого. Сам управлять именьем, по дряхлости, не может, а мне не передает тоже. И какой странный приводит резон: «Я, говорит, племянника не знаю; может быть, он мот.
Пусть он докажет мне, что он надежный человек, пусть приобретет прежде сам собой триста душ, тогда я ему отдам и свои триста душ».
— Пан! пан! пойдем! Ей-богу, пойдем! Цур им!
Пусть им приснится такое, что плевать нужно, — кричал бедный Янкель.
Неточные совпадения
Хлестаков. Впустите
их, впустите!
пусть идут. Осип скажи
им:
пусть идут.
Послушайте ж, вы сделайте вот что: квартальный Пуговицын…
он высокого роста, так
пусть стоит для благоустройства на мосту.
Пусть машет, а ты все бы таки
его расспросила.
Беги сейчас возьми десятских, да
пусть каждый из
них возьмет…
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми
их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему.
Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)