Неточные совпадения
— Барин, — он так и
того, — неохотно ответил Кожемякин,
глядя в небо. — Тогда, брат, барин что хотел,
то и делал; люди у него в крепостях были, лишённые всякой своей воли, и бар этих боялись пуще чертей али нечисти болотной. Сестру мою — тёткой, стало быть, пришлась бы тебе…
— А вон Натанька Тиунова, хорошая какая! Бабёночка молодая, вольная, — муж-от у неё четыре года
тому назад в Воргород ушёл да так и пропал без вести. Ты гляди-ка: пятнадцати годов девчушечку замуж выдали за вдового, всё равно как под жёрнов сунули…
— А я думал, ты дальний! — разочарованно сказал он.
Тот поднял треугольное лицо и объяснил, пристально
глядя на Матвея...
Он ушёл на завод и долго сидел там,
глядя, как бородатый Михайло, пятясь задом, шлихтует верёвку, протирая её поочерёдно
то конским волосом,
то мокрой тряпицей. Мужик размахивал руками так, как будто ему хотелось идти вперёд, а кто-то толкает его в грудь и он невольно пятится назад. Под ноги ему подвернулась бобина, он оттолкнул её, ударив пяткой. Конус дерева откатился и, сделав полукруг, снова лёг под ноги, и снова Михайло, не оглядываясь, отшвырнул его, а он опять подкатился под ноги.
— Зверь, барынька, и
тот богу молится! Вон,
гляди, когда месяц полный, собака воеть — это с чего? А при солнышке собака вверх не видить, у ней глаз на даль поставлен, по земле, земная тварь, — а при месяце она и вверх видить…
— Это, поди, мальчишки-певчие! — хмуро сообразил Матвей. — Их, наверно, регент подучил. Ты
гляди, как бы она, а
то Боря не прочитали…
— Видно, бедные подобрались, Бубновых дом обдирают на топливо, — объяснил он,
глядя на неё с уважением и оттенком
того чувства, которое раньше вызывал в нём ведун Маркуша.
А Евгения говорила какие-то ненужные слова, глаза её бегали не
то тревожно, не
то растерянно, и необычно суетливые движения снова напоминали птицу, засидевшуюся в клетке, вот дверца открыта перед нею, а она прыгает,
глядя на свободу круглым глазом, и не решается вылететь, точно сомневаясь — не ловушка ли новая — эта открытая дверь?
Три недели минуло с
того дня, как уехала она, а всё упрямей стремится пленённая душа моя вослед ей,
глядеть ни на что не хочу и не могу ни о чём думать, кроме неё.
Щека у него вздрагивает, тонкие волосёнки дымом вокруг головы, глаза серые, большие и
глядят чаще всего в потолок, а по костям лица гуляет улыбочка, и он её словно стереть хочет,
то и дело проводя по щекам сухонькими руками.
— А не стыдно тебе? — пробормотал Кожемякин, не зная, что сказать, и не
глядя на вора.
Тот же схватил его руку и, мусоля её мокрыми губами, горячо шептал...
— Этого я не могу, когда женщину бьют! Залез на крышу, за трубой сижу, так меня и трясёт,
того и
гляди упаду, руки дрожат, а снизу: «У-у-у! Бей-й!!» Пух летит, ах ты, господи! И я — всё вижу, не хочу, а не могу глаза закрыть, — всё вижу. Голое это женское тело треплют.
Пословиц он знает, видно, сотни. На всякое человечье слово надобно внимание обращать, тогда и будет тебе всё понятно, а я жил разиня рот да
глядел через головы и дожил до
того, что вижу себя дураком на поминках: мне говорят — «хорош был покойник», а я на это «удались блинки!»
А Максим почернел,
глядит на Ефима волком и молчит. Накануне
того как пропасть, был Вася у неизвестной мне швеи Горюшиной, Ефим прибежал к ней, изругал её, затолкал и, говорят, зря всё: Максим её знает, женщина хотя и молодая, а скромная и думать про себя дурно не позволяет, хоть принимала и Васю и Максима. Но при этом у неё в гостях попадья бывает, а к распутной женщине попадья не пошла бы.
Кипел злой спор, Комаровский, повёртываясь, как волк, всем корпусом
то направо,
то налево, огрызался, Галатская и Цветаев вперебой возмущённо нападали на него, а Максим,
глядя в землю, стоял в стороне.
Татарин согнул спину, открыл ею дверь и исчез, а Кожемякин встал, отошёл подальше от окна во двор и,
глядя в пол, замер на месте, стараясь ни о чём не думать, боясь задеть в груди
то неприятное, что всё росло и росло, наполняя предчувствием беды.
Слушая, он смотрел через крышу пристани на спокойную гладь тихой реки; у
того её берега, чётко отражаясь в сонной воде, стояли хороводы елей и берёз, далее они сходились в плотный синий лес, и,
глядя на их отражения в реке, казалось, что все деревья выходят со дна её и незаметно, медленно подвигаются на край земли.
—
Глядите, — зудел Тиунов, — вот, несчастие, голод, и — выдвигаются люди, а кто такие? Это — инженерша, это — учитель, это — адвокатова жена и к
тому же — еврейка, ага? Тут жида и немца — преобладание! А русских — мало; купцов, купчих — вовсе даже нет! Как так? Кому он ближе, голодающий мужик, — этим иноземцам али — купцу? Изволите видеть: одни уступают свое место, а другие — забежали вперёд, ага? Ежели бы не голод, их бы никто и не знал, а теперь — славу заслужат, как добрые люди…
— Бог требует от человека добра, а мы друг в друге только злого ищем и
тем ещё обильней зло творим; указываем богу друг на друга пальцами и кричим:
гляди, господи, какой грешник! Не издеваться бы нам, жителю над жителем, а посмотреть на все общим взглядом, дружелюбно подумать — так ли живём, нельзя ли лучше как? Я за
тех людей не стою, будь мы умнее, живи лучше — они нам не надобны…
— Не
теми ты, Кожемякин, словами говоришь, а по смыслу — верно! — соглашался Смагин, покровительственно
глядя на него. — Всякое сословие должно жить семейно — так! И — верно: когда дворяне крепко друг за друга держались — вся Русь у них в кулаке была; так же и купцам надлежит: всякий купец одной руки палец!
— А
то — чёрта, — сказал Никон, не
глядя на неё. — Бабе это всё равно.
И было страшно: только что приблизился к нему человек как нельзя плотней и — снова чужой, далёкий, неприятный сидит на
том же месте, схлёбывая чай и
глядя на него через блюдечко всё [с]
тою же знакомою, только немного усталою улыбкой.
— Теперешние ребятишки умнее нас не обещают быть;
гляжу я на них: игры, песни —
те же, что и нами петы, и озорство
то же самое.
— Так мне удобнее, — ответил
тот,
глядя в пол. Кожемякин не шевелился,
глядя на людей сквозь ресницы и не желая видеть чёрные квадраты окон.
Неточные совпадения
Глядеть весь город съехался, // Как в день базарный, пятницу, // Через неделю времени // Ермил на
той же площади // Рассчитывал народ.
Глянул — и пана Глуховского // Видит на борзом коне, // Пана богатого, знатного, // Первого в
той стороне.
Поля совсем затоплены, // Навоз возить — дороги нет, // А время уж не раннее — // Подходит месяц май!» // Нелюбо и на старые, // Больней
того на новые // Деревни им
глядеть.
С козою с барабанщицей // И не с простой шарманкою, // А с настоящей музыкой // Смотрели тут они. // Комедия не мудрая, // Однако и не глупая, // Хожалому, квартальному // Не в бровь, а прямо в глаз! // Шалаш полным-полнехонек. // Народ орешки щелкает, // А
то два-три крестьянина // Словечком перекинутся — //
Гляди, явилась водочка: // Посмотрят да попьют! // Хохочут, утешаются // И часто в речь Петрушкину // Вставляют слово меткое, // Какого не придумаешь, // Хоть проглоти перо!
На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать"языка". Делали все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала повесить его, но потом вспомнили, что он совсем не для
того требовался, и простили. Еврей, положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал, что надо идти сначала на слободу Навозную, а потом кружить по полю до
тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки, идти куда глаза
глядят.