И это верно — нехорош был поп на своём месте: лицо курносое, чёрное, словно порохом опалено, рот широкий, беззубый, борода трёпаная, волосом — жидок, со лба — лысина, руки длинные. Голос имел хриплый и задыхался, будто
не по силе ношу нёс. Жаден был и всегда сердит, потому — многосемейный, а село бедное, зе́мли у крестьян плохие, промыслов нет никаких.
Неточные совпадения
— Почто, — мол, —
не поддержишь
силою твоею падение моё; почто возложил на меня испытание
не по разуму мне, али
не видишь, господи, погибает душа моя?
И началось для меня время безумное и бессмысленное, —
не могу головы своей вверх поднять, тоже как бы брошен на землю гневною рукой и без
сил распростёрся на земле. Болит душа обидой на бога, взгляну на образа и отойду прочь скорее: спорить я хочу, а
не каяться. Знаю, что
по закону должен смиренно покаяние принесть, должен сказать...
И всё это —
не то, что тлеет в душе моей, тлеет и нестерпимо жжёт её. Спать
не могу, ничего
не делаю,
по ночам тени какие-то душат меня, Ольгу вижу, жутко мне, и нет
сил жить.
— Иов, — говорю, — меня
не касается! Я на его месте сказал бы господу:
не пугай, но ответь ясно — где пути к тебе? Ибо аз есмь сын
силы твоея и создан тобою
по подобию твоему, —
не унижай себя, отталкивая дитя твоё!
Многие, — как и я, — ищут бога и
не знают уже, куда идти; рассеяли всю душу на путях исканий своих и уже ходят только потому, что
не имеют
сил остановить себя; носятся, как перья луковиц
по ветру, лёгкие и бесполезные.
Мутно текут потоки горя
по всем дорогам земли, и с великим ужасом вижу я, что нет места богу в этом хаосе разобщения всех со всеми; негде проявиться
силе его,
не на что опереться стопам, — изъеденная червями горя и страха, злобы и отчаяния, жадности и бесстыдства — рассыпается жизнь во прах, разрушаются люди, отъединённые друг от друга и обессиленные одиночеством.
Первый раз в Христине увидал я человека, который
не носит страха в своей душе и готов бороться за себя всей
силой. Но тогда
не оценил этой черты
по великой цене её.
—
Не считаю вас способным жить
по плану,
не ясному вам; вижу, что ещё
не возникло в духе вашем сознание связи его с духом рабочего народа. Вы для меня уже и теперь отточенная трением жизни, выдвинутая вперёд мысль народа, но сами вы
не так смотрите на себя; вам ещё кажется, что вы — герой, готовый милостиво подать, от избытка
сил, помощь бессильному. Вы нечто особенное, для самого себя существующее; вы для себя — начало и конец, а
не продолжение прекрасного и великого бесконечного!
— Века ходит народ
по земле туда и сюда, ищет места, где бы мог свободно приложить
силу свою для строения справедливой жизни; века ходите
по земле вы, законные хозяева её, — отчего? Кто
не даёт места народу, царю земли, на троне его, кто развенчал народ, согнал его с престола и гонит из края в край, творца всех трудов, прекрасного садовника, возрастившего все красоты земли?
Подходят снизу люди; лица их покрыты пылью, ручьи пота текут
по щекам; дышат тяжко, смотрят странно, как бы
не видя ничего, и толкаются, пошатываясь на ногах. Жалко их, жалко
силу веры, распылённую в воздухе.
— Я теперь уже не тот заносчивый мальчик, каким я сюда приехал, — продолжал Аркадий, — недаром же мне и минул двадцать третий год; я по-прежнему желаю быть полезным, желаю посвятить все мои силы истине; но я уже не там ищу свои идеалы, где искал их прежде; они представляются мне… гораздо ближе. До сих пор я не понимал себя, я задавал себе задачи, которые мне
не по силам… Глаза мои недавно раскрылись благодаря одному чувству… Я выражаюсь не совсем ясно, но я надеюсь, что вы меня поймете…
И вот вместо твердых основ для успокоения совести человеческой раз навсегда — ты взял все, что есть необычайного, гадательного и неопределенного, взял все, что было
не по силам людей, а потому поступил как бы и не любя их вовсе, — и это кто же: тот, который пришел отдать за них жизнь свою!
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Помилуйте, как можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими
силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки
по швам.)
Не смею более беспокоить своим присутствием.
Не будет ли какого приказанья?
Почтмейстер. Сам
не знаю, неестественная
сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда
не чувствовал.
Не могу,
не могу! слышу, что
не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй,
не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч —
по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Не жнет,
не пашет — шляется //
По коновальской должности, // Как
сил не нагулять?
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот был прост; накинется // Со всей воинской
силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся // В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока
не пустит
по миру, //
Не отойдя сосет!
—
Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел
по грудь // С натуги!
По лицу его //
Не слезы — кровь течет! //
Не знаю,
не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты,
сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками //
По мелочам ушла!