Неточные совпадения
Цена его слов известна мне была, а обидели они меня в тот час. Власий — человек древний, уже едва
ноги передвигал, в коленях они у него изогнуты, ходит всегда как
по жёрдочке, качаясь весь, зубов во рту — ни одного, лицо тёмное и словно тряпка старая, смотрят из неё безумные глаза. Ангел смерти Власия тоже древен был — не мог поднять руку на старца, а уже разума лишался человек: за некоторое время до смерти Ларионовой овладел им бред.
Но Власий мешал мне: шаркает
ногами по плитам пола, дрожит, как тень дерева на ветре, и бормочет беззубым ртом...
Вытер
ноги мокрой тряпкой, залез в чан, топчусь, а начальник мой катается
по пекарне и рычит...
Присел на ларь, согнулся весь, сухо покашливает, стучит пятками
по стенке ларя, а я ему рассказываю речи игумена. И вдруг он вскочил на
ноги, выпрямился весь, как пружина, и заговорил звонко, горячо...
— Православные! У кого
ноги до язв натружены — подходи: вылечу! Даром лечу,
по обету, принятому на себя, ради господа!
— Да и нет его — бога для бедных — нет! Когда мы за Зелёный Клин, на Амур-реку, собирались — как молебны служили, и просили, и плакали о помощи, — помог он нам? Маялись там три года, и которые не погибли от лихорадки, воротились нищие. И батька мой помер, а матери
по дороге туда колесом
ногу сломало, браты оба в Сибири потерялись…
А
по краям дороги, под деревьями, как две пёстрые ленты, тянутся нищие — сидят и лежат больные, увечные, покрытые гнойными язвами, безрукие, безногие, слепые… Извиваются
по земле истощённые тела, дрожат в воздухе уродливые руки и
ноги, простираясь к людям, чтобы разбудить их жалость. Стонут, воют нищие, горят на солнце их раны; просят они и требуют именем божиим копейки себе; много лиц без глаз, на иных глаза горят, как угли; неустанно грызёт боль тела и кости, — они подобны страшным цветам.
К зиме я всегда старался продвинуться на юг, где потеплей, а если меня на севере снег и холод заставал, тогда я ходил
по монастырям. Сначала, конечно, косятся монахи, но покажешь себя в работе — и они станут ласковее, — приятно им, когда человек хорошо работает, а денег не берёт.
Ноги отдыхают, а руки да голова работают. Вспоминаешь всё, что видел за лето, хочешь выжать из этого бремени чистую пищу душе, — взвешиваешь, разбираешь, хочешь понять, что к чему, и запутаешься, бывало, во всём этом до слёз.
Подходят снизу люди; лица их покрыты пылью, ручьи пота текут
по щекам; дышат тяжко, смотрят странно, как бы не видя ничего, и толкаются, пошатываясь на
ногах. Жалко их, жалко силу веры, распылённую в воздухе.
Остановилась, покачнулась — идёт. Идёт, точно
по ножам, разрезающим пальцы
ног её, но идёт одна, боится и смеётся, как малое дитя, и народ вокруг её тоже радостен и ласков, подобно ребёнку. Волнуется, трепещет тело её, а руки она простёрла вперёд, опираясь ими о воздух, насыщенный силою народа, и отовсюду поддерживают её сотни светлых лучей.
Всё хлопает. Онегин входит, // Идет меж кресел
по ногам, // Двойной лорнет скосясь наводит // На ложи незнакомых дам; // Все ярусы окинул взором, // Всё видел: лицами, убором // Ужасно недоволен он; // С мужчинами со всех сторон // Раскланялся, потом на сцену // В большом рассеянье взглянул, // Отворотился — и зевнул, // И молвил: «Всех пора на смену; // Балеты долго я терпел, // Но и Дидло мне надоел».
Остап тут же, у его же седла, отвязал шелковый шнур, который возил с собою хорунжий для вязания пленных, и его же шнуром связал его по рукам в
по ногам, прицепил конец веревки к седлу и поволок его через поле, сзывая громко всех козаков Уманского куреня, чтобы шли отдать последнюю честь атаману.
Неточные совпадения
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. // В том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана // В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом
ноги кованы, // Спина… леса дремучие // Прошли
по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк //
По ней гремит — катается // На колеснице огненной… // Все терпит богатырь!
«Не надо бы и крылышек, // Кабы нам только хлебушка //
По полупуду в день, — // И так бы мы Русь-матушку //
Ногами перемеряли!» — // Сказал угрюмый Пров.
Здоров, а
ноги слабые, // Дрожат; его-то барыня // В карете цугом ездила // Четверкой
по грибы…
Не знала я, что делала // (Да, видно, надоумила // Владычица!)… Как брошусь я // Ей в
ноги: «Заступись! // Обманом, не по-божески // Кормильца и родителя // У деточек берут!»
Я
по годам высчитывал, // Я миру в
ноги кланялся, // Да мир у нас какой?