Неточные совпадения
Широкое, овальное лицо, изрезанное морщинами и одутловатое, освещалось
темными глазами, тревожно-грустными, как у большинства женщин
в слободке.
Являлись и еще люди из города, чаще других — высокая стройная барышня с огромными
глазами на худом, бледном лице. Ее звали Сашенька.
В ее походке и движениях было что-то мужское, она сердито хмурила густые
темные брови, а когда говорила — тонкие ноздри ее прямого носа вздрагивали.
Наконец толпа людей
в серых шинелях вывалилась
в сени и, прозвенев шпорами, исчезла. Последним вышел Рыбин, он окинул Павла внимательным взглядом
темных глаз, задумчиво сказал...
Павел молча рассматривал его смуглое широкое лицо
в густой черной бороде и
темные глаза.
В спокойном взгляде светилось что-то значительное.
Он говорил тихо, но каждое слово его речи падало на голову матери тяжелым, оглушающим ударом. И его лицо,
в черной раме бороды, большое, траурное, пугало ее.
Темный блеск
глаз был невыносим, он будил ноющий страх
в сердце.
— Никто! — отозвался, точно эхо, чей-то голос. Павел, овладевая собой, стал говорить проще, спокойнее, толпа медленно подвигалась к нему, складываясь
в темное, тысячеглавое тело. Она смотрела
в его лицо сотнями внимательных
глаз, всасывала его слова.
Темными, глубокими
глазами он смотрел на нее, спрашивая и ожидая. Его крепкое тело нагнулось вперед, руки упирались
в сиденье стула, смуглое лицо казалось бледным
в черной раме бороды.
Одни насмешливые и серьезные, другие веселые, сверкающие силой юности, третьи задумчиво тихие — все они имели
в глазах матери что-то одинаково настойчивое, уверенное, и хотя у каждого было свое лицо — для нее все лица сливались
в одно: худое, спокойно решительное, ясное лицо с глубоким взглядом
темных глаз, ласковым и строгим, точно взгляд Христа на пути
в Эммаус.
Он сел, широко расставив ноги, уперся
в колена ладонями вопросительно ощупывая Павла
темными глазами, добродушно улыбаясь, ждал ответа.
Ушли они. Мать встала у окна, сложив руки на груди, и, не мигая, ничего не видя, долго смотрела перед собой, высоко подняв брови, сжала губы и так стиснула челюсти, что скоро почувствовала боль
в зубах.
В лампе выгорел керосин, огонь, потрескивая, угасал. Она дунула на него и осталась во тьме.
Темное облако тоскливого бездумья наполнило грудь ей, затрудняя биение сердца. Стояла она долго — устали ноги и
глаза. Слышала, как под окном остановилась Марья и пьяным голосом кричала...
Теперь она была одета
в легкое широкое платье стального цвета. Она казалась выше ростом
в этом платье,
глаза ее как будто
потемнели, и движения стали более спокойными.
Он был одет
в длинное, до пят, потертое пальто, из-под круглой измятой шляпы жидкими прядями бессильно свешивались желтоватые прямые волосы. Светлая бородка росла на его желтом костлявом лице, рот у него был полуоткрыт,
глаза глубоко завалились под лоб и лихорадочно блестели оттуда, из
темных ям.
Разговаривая, женщина поправила одеяло на груди Егора, пристально осмотрела Николая, измерила
глазами лекарство
в пузырьке. Говорила она ровно, негромко, движения у нее были плавны, лицо бледное,
темные брови почти сходились над переносьем. Ее лицо не нравилось матери — оно казалось надменным, а
глаза смотрели без улыбки, без блеска. И говорила она так, точно командовала.
Он, кашляя, кивнул головой. Людмила заглянула
в лицо матери
темными глазами и предложила...
Мать кивнула головой. Доктор ушел быстрыми, мелкими шагами. Егор закинул голову, закрыл
глаза и замер, только пальцы его рук тихо шевелились. От белых стен маленькой комнаты веяло сухим холодом, тусклой печалью.
В большое окно смотрели кудрявые вершины лип,
в темной, пыльной листве ярко блестели желтые пятна — холодные прикосновения грядущей осени.
— И ты прости… — повторил он тоже тихо.
В окно смотрел вечерний сумрак, мутный холод давил
глаза, все странно потускнело, лицо больного стало
темным. Раздался шорох и голос Людмилы...
Рыдания потрясали ее тело, и, задыхаясь, она положила голову на койку у ног Егора. Мать молча плакала обильными слезами. Она почему-то старалась удержать их, ей хотелось приласкать Людмилу особой, сильной лаской, хотелось говорить о Егоре хорошими словами любви и печали. Сквозь слезы она смотрела
в его опавшее лицо,
в глаза, дремотно прикрытые опущенными веками, на губы,
темные, застывшие
в легкой улыбке. Было тихо и скучно светло…
Уже
стемнело, и
в сумраке
глаза его блестели холодно, лицо казалось очень бледным. Мать, точно спускаясь под гору, сказала негромко...
Сверкнули радостно и нежно
глаза Саши, встала
темная фигура Рыбина, улыбалось бронзовое, твердое лицо сына, смущенно мигал Николай, и вдруг все всколыхнулось глубоким, легким вздохом, слилось и спуталось
в прозрачное, разноцветное облако, обнявшее все мысли чувством покоя.
Ее толкали
в шею, спину, били по плечам, по голове, все закружилось, завертелось
темным вихрем
в криках, вое, свисте, что-то густое, оглушающее лезло
в уши, набивалось
в горло, душило, пол проваливался под ее ногами, колебался, ноги гнулись, тело вздрагивало
в ожогах боли, отяжелело и качалось, бессильное. Но
глаза ее не угасали и видели много других
глаз — они горели знакомым ей смелым, острым огнем, — родным ее сердцу огнем.
Неточные совпадения
В глазах у меня
потемнело, голова закружилась, я сжал ее
в моих объятиях со всею силою юношеской страсти, но она, как змея, скользнула между моими руками, шепнув мне на ухо: «Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег», — и стрелою выскочила из комнаты.
Когда половой все еще разбирал по складам записку, сам Павел Иванович Чичиков отправился посмотреть город, которым был, как казалось, удовлетворен, ибо нашел, что город никак не уступал другим губернским городам: сильно била
в глаза желтая краска на каменных домах и скромно
темнела серая на деревянных.
Между ними завязался спор о гнедом и чагравом. Между тем вошел
в комнату красавец — стройного роста, светло-русые блестящие кудри и
темные глаза. Гремя медным ошейником, мордатый пес, собака-страшилище, вошел вослед за ним.
И что ж?
Глаза его читали, // Но мысли были далеко; // Мечты, желания, печали // Теснились
в душу глубоко. // Он меж печатными строками // Читал духовными
глазами // Другие строки.
В них-то он // Был совершенно углублен. // То были тайные преданья // Сердечной,
темной старины, // Ни с чем не связанные сны, // Угрозы, толки, предсказанья, // Иль длинной сказки вздор живой, // Иль письма девы молодой.
Роясь
в легком сопротивлении шелка, он различал цвета: красный, бледный розовый и розовый
темный; густые закипи вишневых, оранжевых и мрачно-рыжих тонов; здесь были оттенки всех сил и значений, различные
в своем мнимом родстве, подобно словам: «очаровательно» — «прекрасно» — «великолепно» — «совершенно»;
в складках таились намеки, недоступные языку зрения, но истинный алый цвет долго не представлялся
глазам нашего капитана; что приносил лавочник, было хорошо, но не вызывало ясного и твердого «да».