Неточные совпадения
Казалось ему, что все эти
слова раскалены, освещают тьму внутри его и показывают ему дорогу в сторону от людей.
Илья вдыхал сладкий запах духов, разливавшийся в воздухе вокруг этой женщины, смотрел на неё сбоку и вслушивался в её голос. Говорила она удивительно спокойно и ровно, в её голосе было что-то усыпляющее, и
казалось, что
слова её тоже имеют запах, приятный и густой…
Женщина смотрела на Илью внушительно и сердито. А он чувствовал, что в нём играет что-то жгучее и приятное. Ему
казалось, что Олимпиада боится его; захотелось помучить её, и, глядя в лицо ей прищуренными глазами, он стал тихонько посмеиваться, не говоря ни
слова. Тогда лицо Олимпиады дрогнуло, побледнело, и она отшатнулась от него, шёпотом спрашивая...
Он чувствовал, что теперь тёмные речи Якова задевают его сильнее, чем прежде задевали, и что эти
слова будят в нём какие-то особые думы. Ему
казалось, что кто-то чёрный в нём, тот, который всегда противоречил всем его простым и ясным мечтам о чистой жизни, теперь с особенной жадностью вслушивается в речи Якова и ворочается в душе его, как ребёнок в утробе матери. Это было неприятно Илье, смущало его,
казалось ему ненужным, он избегал разговоров с Яковом. Но отвязаться от товарища было нелегко.
Автономов говорил и мечтательными глазами смотрел и лицо Ильи, а Лунёв, слушая его, чувствовал себя неловко. Ему
показалось, что околоточный говорит о ловле птиц иносказательно, что он намекает на что-то. Но водянистые глаза Автономова успокоили его; он решил, что околоточный — человек не хитрый, вежливо улыбнулся и промолчал в ответ на
слова Кирика. Тому, очевидно, понравилось скромное молчание и серьёзное лицо постояльца, он улыбнулся и предложил...
И ушла. Илье
показалось, что
слово «вам» она произнесла как-то особенно ясно. Это задело его, и он сердито сказал Гаврику, разглядывавшему картинки в книге...
Лунёв слушал и молчал. Он почему-то жалел Кирика, жалел, не отдавая себе отчёта, за что именно жаль ему этого толстого и недалёкого парня? И в то же время почти всегда ему хотелось смеяться при виде Автономова. Он не верил рассказам Кирика об его деревенских похождениях: ему
казалось, что Кирик хвастает, говорит с чужих
слов. А находясь в дурном настроении, он, слушая речи его, думал...
— Вы,
кажется, обиделись на меня? — раздался её твёрдый голос. Он так резко отличался от тех звуков, которыми она сказала свои первые
слова, что Илья тревожно взглянул на неё, а она уж вновь была такая, как всегда, что-то заносчивое, задорное было в её тёмных глазах.
Говорила она с акцентом, сближая слова тяжело и медленно. Ее лицо побледнело, от этого черные глаза ушли еще глубже, и у нее дрожал подбородок. Голос у нее был бесцветен, как у человека с больными легкими, и от этого
слова казались еще тяжелей. Шемякин, сидя в углу рядом с Таисьей, взглянув на Розу, поморщился, пошевелил усами и что-то шепнул в ухо Таисье, она сердито нахмурилась, подняла руку, поправляя волосы над ухом.
Начал торговать сперва вразнос, потом по местам, а там и фабрику открыл. Стали эти конфеты называться «ландрин» —
слово показалось французским… ландрин да ландрин! А он сам новгородский мужик и фамилию получил от речки Ландры, на которой его деревня стоит.
На улице с нею здоровались слободские знакомые, она молча кланялась, пробираясь сквозь угрюмую толпу. В коридорах суда и в зале ее встретили родственники подсудимых и тоже что-то говорили пониженными голосами.
Слова казались ей ненужными, она не понимала их. Все люди были охвачены одним и тем же скорбным чувством — это передавалось матери и еще более угнетало ее.
Неточные совпадения
К удивлению, бригадир не только не обиделся этими
словами, но, напротив того, еще ничего не видя, подарил Аленке вяземский пряник и банку помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила; кричать — не кричала, а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести свой новый мундир, надел его и во всей красе
показался Аленке. В это же время выбежала в дверь старая бригадирова экономка и начала Аленку усовещивать.
Княгиня первая назвала всё
словами и перевела все мысли и чувства в вопросы жизни. И всем одинаково странно и больно даже это
показалось в первую минуту.
Казалось, очень просто было то, что сказал отец, но Кити при этих
словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими
словами говорит мне, что хотя и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
Левин не торопясь достал десятирублевую бумажку и, медленно выговаривая
слова, но и не теряя времени, подал ему бумажку и объяснил, что Петр Дмитрич (как велик и значителен
казался теперь Левину прежде столь неважный Петр Дмитрич!) обещал быть во всякое время, что он, наверно, не рассердится, и потому чтобы он будил сейчас.
Положение
казалось безвыходным. Но в доме Облонских, как и во всех семейных домах, было одно незаметное, но важнейшее и полезнейшее лицо — Матрена Филимоновна. Она успокоивала барыню, уверяла ее, что всё образуется (это было ее
слово, и от нее перенял его Матвей), и сама, не торопясь и не волнуясь, действовала.