Неточные совпадения
Приятно
было Илье слушать уверенные и любовные
речи старика о боге, от ласковых слов в сердце мальчика рождалось бодрое, крепкое чувство надежды на что-то хорошее, что ожидает его впереди. Он повеселел и стал больше ребёнком, чем
был первое время жизни в городе.
Сначала Илья задумывался над этими
речами, но потом они стали мешать ему, отводя мысли куда-то в сторону от событий, которые задевали его. А таких событий
было много, и мальчик уже научился тонко подмечать их.
— Не моги так говорить! Я не люблю этих твоих
речей. Я тебя обижаю, не ты меня!.. Но я это не потому, что злой, а потому, что — ослаб. Вот, однажды, переедем на другую улицу, и начнётся всё другое… окна, двери… всё! Окна на улицу
будут. Вырежем из бумаги сапог и на стёкла наклеим. Вывеска! И повалит к нам нар-род! За-акипит дело!.. Э-эх ты! Дуй, бей, — давай углей! Шибко живём, деньги куём!
— Как зовут? — загудел в лавке густой бас. — Ну, Илья, гляди у меня в оба, а зри — в три! Теперь у тебя, кроме хозяина, никого нет! Ни родных, ни знакомых — понял? Я тебе мать и отец, — а больше от меня никаких
речей не
будет…
Илья слушал эту
речь, но плохо понимал её. По его разумению, Карп должен
был сердиться на него не так: он
был уверен, что приказчик дорогой поколотит его, и даже боялся идти домой… Но вместо злобы в словах Карпа звучала только насмешка, и угрозы его не пугали Илью. Вечером хозяин позвал Илью к себе, наверх.
Несколько секунд Илья пристально смотрел на Грачёва с недоверчивым удивлением. В его ушах звучала складная
речь, но ему
было трудно поверить, что её сложил этот худой парень с беспокойными глазами, одетый в старую, толстую рубаху и тяжёлые сапоги.
Среди маленькой, чисто убранной комнаты стоял стол, покрытый белой скатертью; на столе шумно кипел самовар, всё вокруг
было свежо и молодо. Чашки, бутылка вина, тарелки с колбасой и хлебом — всё нравилось Илье, возбуждая в нём зависть к Павлу. А Павел сидел радостный и говорил складной
речью...
Купец дал ей всё, чего она желала. Вскоре Илья сидел в новой квартире Олимпиады, разглядывал толстые ковры на полу, мебель, обитую тёмным плюшем, и слушал спокойную
речь своей любовницы. Он не замечал в ней особенного удовольствия от перемены обстановки: она
была так же спокойна и ровна, как всегда.
Он чувствовал, что теперь тёмные
речи Якова задевают его сильнее, чем прежде задевали, и что эти слова будят в нём какие-то особые думы. Ему казалось, что кто-то чёрный в нём, тот, который всегда противоречил всем его простым и ясным мечтам о чистой жизни, теперь с особенной жадностью вслушивается в
речи Якова и ворочается в душе его, как ребёнок в утробе матери. Это
было неприятно Илье, смущало его, казалось ему ненужным, он избегал разговоров с Яковом. Но отвязаться от товарища
было нелегко.
Об извозчиках он мог говорить целый вечер, и Лунёв никогда не слыхал от него других
речей. Приходил ещё смотритель приюта для детей Грызлов, молчаливый человек с чёрной бородой. Он любил
петь басом «Как по морю, морю синему», а жена его, высокая и полная женщина с большими зубами, каждый раз съедала все конфекты у Татьяны Власьевны, за что после её ухода Автономова ругала её.
Илья слушал её тонкий, сухой голос и крепко тёр себе лоб. Несколько раз в течение её
речи он поглядывал в угол, где блестела золочёная риза иконы с венчальными свечами по бокам её. Он не удивлялся, но ему
было как-то неловко, даже боязно. Это предложение, осуществляя его давнюю мечту, ошеломило его, обрадовало. Растерянно улыбаясь, он смотрел на маленькую женщину и думал...
В
речах этой женщины
было что-то неприятно взвизгивающее, новое для него.
— Я понимаю, — остановила она его
речь. — Вы не знаете, как поступить? Прежде всего надо к доктору… пусть он осмотрит… У меня
есть знакомый доктор, — хотите, я её свезу? Гаврик, взгляни, сколько время? Одиннадцатый? Хорошо, это часы приема… Гаврик, позови извозчика… А вы — познакомьте меня с нею…
Яков говорил и улыбался слабой улыбкой. И звук его голоса, и слова
речей — всё в нём
было какое-то бескровное, бесцветное… Лунёв разжал свою руку, — рука Якова слабо опустилась.
Должно
быть, он испытывал большое удовольствие, перечисляя имена угодников и города, — лицо у него
было сладкое, глаза смотрели гордо. Слова своей
речи он произносил на тот певучий лад, которым умелые рассказчики сказывают сказки или жития святых.
Он снова начал рассказывать о своём путешествии, искоса поглядывая на Илью. А Илья слушал его
речь, как шум дождя, и думал о том, как он
будет жить с дядей…
Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая
речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Влас наземь опускается. // «Что так?» — спросили странники. // — Да отдохну пока! // Теперь не скоро князюшка // Сойдет с коня любимого! // С тех пор, как слух прошел, // Что воля нам готовится, // У князя
речь одна: // Что мужику у барина // До светопреставления // Зажату
быть в горсти!..
Молчать! уж лучше слушайте, // К чему я
речь веду: // Тот Оболдуй, потешивший // Зверями государыню, //
Был корень роду нашему, // А
было то, как сказано, // С залишком двести лет.
Пей даром сколько вздумаешь — // На славу угостим!..» // Таким
речам неслыханным // Смеялись люди трезвые, // А пьяные да умные // Чуть не плевали в бороду // Ретивым крикунам.
— Ну то-то!
речь особая. // Грех промолчать про дедушку. // Счастливец тоже
был…