Неточные совпадения
Его удивляло, как это она, такая молодая, здоровая, живет — точно спит, ничего не
хочет, никуда, кроме церквей, не ходит,
людей дичится. И он утешал ее...
— А что ты сам за себя отвечаешь — это хорошо. Там господь знает, что выйдет из тебя, а пока… ничего! Дело не малое, ежели
человек за свои поступки сам платить
хочет, своей шкурой… Другой бы, на твоем месте, сослался на товарищей, а ты говоришь — я сам… Так и надо, Фома!.. Ты в грехе, ты и в ответе… Что, — Чумаков-то… не того… не ударил тебя? — с расстановкой спросил Игнат сына.
«Что тебе?» — «Да вот, говорит, привел дочь вашему благородию…» — «Зачем?» — «Да, может, говорит, возьмете…
человек вы холостой…» — «Как так? что такое?» — «Да водил, говорит, водил ее по городу, в прислуги
хотел отдать — не берет никто… возьмите хоть в любовницы!» Понимаете?
В нем было много честолюбивого стремления — казаться взрослым и деловым
человеком, но жил он одиноко, как раньше, и не чувствовал стремления иметь друзей,
хотя каждый день встречался со многими из детей купцов, сверстниками своими.
— Чего он добивается? — воскликнула Люба. — Денег только… А есть
люди, которые
хотят счастья для всех на земле… и для этого, не щадя себя, работают, страдают, гибнут! Разве можно отца равнять с ними?!
— Эко! Один я? Это раз… Жить мне надо? Это два. В теперешнем моем образе совсем нельзя жить — я это разве не понимаю? На смех
людям я не
хочу… Я вон даже говорить не умею с
людьми… Да и думать я не умею… — заключил Фома свою речь и смущенно усмехнулся.
— Да-а, — задумчиво заговорила девушка, — с каждым днем я все больше убеждаюсь, что жить — трудно… Что мне делать? Замуж идти? За кого? За купчишку, который будет всю жизнь
людей грабить, пить, в карты играть? Не
хочу! Я
хочу быть личностью… я — личность, потому что уже понимаю, как скверно устроена жизнь. Учиться? Разве отец пустит… Бежать? Не хватает храбрости… Что же мне делать?
Я говорить
хочу с
человеком, а
человека нет!
Маякин, бросив в грязь Медынскую, тем самым сделал ее доступной для крестника, и скоро Фома понял это. В деловых весенних хлопотах прошло несколько дней, и возмущенные чувства Фомы затихли. Грусть о потере
человека притупила злобу на женщину, а мысль о доступности женщины усилила влечение к ней. Незаметно для себя он решил, что ему следует пойти к Софье Павловне и прямо, просто сказать ей, чего он
хочет от нее, — вот и все!
Фома смотрел на нее и видел, что наедине сама с собой она не была такой красивой, как при
людях, — ее лицо серьезней и старей, в глазах нет выражения ласки и кротости, смотрят они скучно. И поза ее была усталой, как будто женщина
хотела подняться и — не могла.
— Жизнь строга… она
хочет, чтоб все
люди подчинялись ее требованиям, только очень сильные могут безнаказанно сопротивляться ей… Да и могут ли? О, если б вы знали, как тяжело жить…
Человек доходит до того, что начинает бояться себя… он раздвояется на судью и преступника, и судит сам себя, и ищет оправдания перед собой… и он готов и день и ночь быть с тем, кого презирает, кто противен ему, — лишь бы не быть наедине с самим собой!
Его большая и красивая фигура с открытым лицом и ясным взглядом вызывала у Фомы чувство уважения к Щурову,
хотя он слышал от
людей, что этот «лесовик» разбогател не от честного труда и нехорошо живет у себя дома, в глухом селе лесного уезда.
— Оттого, что у дураков денег не бывает… Деньги пускают в дело… около дела народ кормится… а ты надо всем тем народом — хозяин… Бог
человека зачем создал? А чтобы
человек ему молился… Он один был, и было ему одному-то скучно… ну, захотелось власти… А как
человек создан по образу, сказано, и по подобию его, то
человек власти
хочет… А что, кроме денег, власть дает?.. Так-то… Ну, а ты — деньги принес мне?
— Ежели видим мы, что, взяв разных
людей, сгоняют их в одно место и внушают всем одно мнение, — должны мы признать, что это умно… Потому — что такое
человек в государстве? Не больше как простой кирпич, а все кирпичи должны быть одной меры, — понял?
Людей, которые все одинаковой высоты и веса, — как я
хочу, так и положу…
— Кутить я не
хочу… Все одно и то же: и
люди, и забавы, и вино… Злой я становлюсь — так бы всех и бил… Не нравятся мне
люди… Никак не поймешь — зачем живут?
— Я-то? — Саша подумала и сказала, махнув рукой: — Может, и не жадная — что в том? Я ведь еще не совсем… низкая, не такая, что по улицам ходят… А обижаться — на кого? Пускай говорят, что
хотят…
Люди же скажут, а мне людская святость хорошо известна! Выбрали бы меня в судьи — только мертвого оправдала бы!.. — И, засмеявшись нехорошим смехом, Саша сказала: — Ну, будет пустяки говорить… садись за стол!..
— Это всего лучше! Возьмите все и — шабаш! А я — на все четыре стороны!.. Я этак жить не могу… Точно гири на меня навешаны… Я
хочу жить свободно… чтобы самому все знать… я буду искать жизнь себе… А то — что я? Арестант… Вы возьмите все это… к черту все! Какой я купец? Не люблю я ничего… А так — ушел бы я от
людей… работу какую-нибудь работал бы… А то вот — пью я… с бабой связался…
— Молчи уж! — грубо крикнул на нее старик. — Даже того не видишь, что из каждого
человека явно наружу прет… Как могут быть все счастливы и равны, если каждый
хочет выше другого быть? Даже нищий свою гордость имеет и пред другими чем-нибудь всегда хвастается… Мал ребенок — и тот
хочет первым в товарищах быть… И никогда
человек человеку не уступит — дураки только это думают… У каждого — душа своя… только тех, кто души своей не любит, можно обтесать под одну мерку… Эх ты!.. Начиталась, нажралась дряни…
— Я так понимаю: одни
люди — черви, другие — воробьи… Воробьи — это купцы… Они клюют червей… Так уж им положено… Они — нужны… А я и все вы — ни к чему… Мы живем без оправдания… Совсем не нужно нас… Но и те… и все — для чего? Это надо понять… Братцы!.. На что меня нужно? Не нужно меня!.. Убейте меня… чтобы я умер…
хочу, чтобы я умер…
Эти несчастные
люди именуются
людьми твердыми духом,
людьми принципов и убеждений… и никто не
хочет заметить, что убеждения для них — только штаны, которыми они прикрывают нищенскую наготу своих душ.
— Нет, они не лишние, о нет! Они существуют для образца — для указания, чем я не должен быть. Собственно говоря — место им в анатомических музеях, там, где хранятся всевозможные уроды, различные болезненные уклонения от гармоничного… В жизни, брат, ничего нет лишнего… в ней даже я нужен! Только те
люди, у которых в груди на месте умершего сердца — огромный нарыв мерзейшего самообожания, — только они — лишние… но и они нужны,
хотя бы для того, чтобы я мог излить на них мою ненависть…
А когда Фома, загораясь от жгучих искр его речи, начинал мечтать о том, как он начнет опровергать и опрокидывать
людей, которые ради своей выгоды не
хотят расширить жизнь, — Ежов часто обрывал его...
— Труженики! Позвольте мне сказать вам несколько слов… от сердца… Я счастлив с вами! Мне хорошо среди вас… Это потому, что вы —
люди труда,
люди, чье право на счастье не подлежит сомнению,
хотя и не признается… В здоровой, облагораживающей душу среде вашей, честные
люди, так хорошо, свободно дышится одинокому, отравленному жизнью
человеку…
— Здесь двое нас… отверженных от жизни, — я и вот этот… Мы оба
хотим… одного и того же… внимания к
человеку… счастья чувствовать себя нужными
людям… Товарищи! И этот большой и глупый
человек…
— Другой раз ехал на пароходе с компанией таких же, как сам, кутил и вдруг говорит им: «Молитесь богу! Всех вас сейчас пошвыряю в воду!» Он страшно сильный… Те — кричать… А он: «
Хочу послужить отечеству,
хочу очистить землю от дрянных
людей…»
Но теперь, собравшись вокруг Кононова, торжествующего и счастливого, они слились в плотную, темную массу и стояли и дышали, как один
человек, сосредоточенно молчаливые и окруженные чем-то
хотя и невидимым, но твердым, — чем-то таким, что отталкивало Фому от них и возбуждало в нем робость пред ними.
Но лица этих
людей Фома видел, как сквозь туман, и слова их не задевали его сердца. В нем, из глубины его души, росло какое-то большое, горькое чувство; он следил за его ростом и
хотя еще не понимал его, но уже ощущал что-то тоскливое, что-то унизительное…
Неточные совпадения
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого
человека, что
хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Я узнал это от самых достоверных
людей,
хотя он представляет себя частным лицом.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши,
человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя
хотят повесить.
«Это, говорит, молодой
человек, чиновник, — да-с, — едущий из Петербурга, а по фамилии, говорит, Иван Александрович Хлестаков-с, а едет, говорит, в Саратовскую губернию и, говорит, престранно себя аттестует: другую уж неделю живет, из трактира не едет, забирает все на счет и ни копейки не
хочет платить».
Г-жа Простакова (с веселым видом). Вот отец! Вот послушать! Поди за кого
хочешь, лишь бы
человек ее стоил. Так, мой батюшка, так. Тут лишь только женихов пропускать не надобно. Коль есть в глазах дворянин, малый молодой…