Неточные совпадения
На каждом шагу открываются новые ландшафты;
глаза не утомляются скучным однообразием степи.
Мальчик останавливался, устремлял
на спутника пару черных лукавых
глаз и, выкинув совершенно неожиданно новую какую-нибудь штуку, продолжал бежать вперед по дороге.
Но этим еще не довольствуется Аким: он ведет хозяина по всем закоулкам мельницы, указывает ему, где что плохо, не пропускает ни одной щели и все это обещает исправить в наилучшем виде. Обнадеженный и вполне довольный, мельник отправляется. Проходят две недели; возвращается хозяин. Подъезжая к дому, он не узнает его и
глазам не верит:
на макушке кровли красуется резной деревянный конь; над воротами торчит шест, а
на шесте приделана скворечница; под окнами пестреет вычурная резьба…
Но в это время
глаза мельника устремляются
на плотину — и он цепенеет от ужаса: плотины как не бывало; вода гуляет через все снасти… Вот тебе и мастак-работник, вот тебе и парень
на все руки! Со всем тем, боже сохрани, если недовольный хозяин начнет упрекать Акима: Аким ничего, правда, не скажет в ответ, но уж зато с этой минуты бросает работу, ходит как словно обиженный, живет как вон глядит; там кочергу швырнет, здесь ногой пихнет, с хозяином и хозяйкой слова не молвит, да вдруг и перешел в другой дом.
Словно к Святой время пришло! — вымолвил Аким, прикладывая ладонь к
глазам и озираясь
на стороны, чтоб отыскать мальчика, который, присев
на корточки подле потока, швырял в воду камни.
По мере приближения к жилищу рыбака мальчик заметно обнаруживал менее прыткости; устремив, несколько исподлобья, черные любопытные
глаза на кровлю избы и недоверчиво перенося их время от времени
на Акима, он следовал, однако ж, за последним и даже старался подойти к нему ближе. Наконец они перешли ручей и выровнялись за огородом. Заслышав голоса, раздавшиеся
на лицевой стороне избы, мальчик подбежал неожиданно к старику и крепко ухватил его за полу сермяги.
Со всем тем стоило только взглянуть
на него в минуты душевной тревоги, когда губы переставали улыбаться,
глаза пылали гневом и лоб нахмуривался, чтобы тотчас же понять, что Глеб Савинов не был шутливого десятка.
— Здравствуй, сватьюшка!.. Ну-ну, рассказывай, отколе? Зачем?.. Э, э, да ты и парнишку привел! Не тот ли это, сказывали, что после солдатки остался… Ась? Что-то
на тебя, сват Аким, смахивает… Маленько покоренастее да поплотнее тебя будет, а в остальном — весь, как есть, ты! Вишь, рот-то… Эй, молодец, что рот-то разинул? — присовокупил рыбак, пригибаясь к Грише, который смотрел
на него во все
глаза. — Сват Аким, или он у тебя так уж с большим таким ртом и родился?
Лицо Петра сохраняло мрачное, грубое выражение, чему особенно способствовали черные как смоль волосы, рассыпавшиеся в беспорядке, вдавленные черные
глаза, выгнутые густые брови и необыкновенная смуглость кожи, делавшие его похожим
на цыгана, которого только что провели и надули.
Василий часто опускал топор, садился
на корточки и, толкнув дверь, устремлял
глаза в сени, из которых можно было обозревать часть двора и ворота, выходившие
на Оку.
— Кормилец! — воскликнул Аким, подымая
на рыбака слезливые
глаза свои. — Вестимо, теперь он махочка! Способу не имеет, а подрастет — ведь тебе же, тебе работник будет!
Глеб окинул
глазами присутствующих, посмотрел
на младшего сына своего и снова устремил пристальный взгляд
на Гришку.
Рыбак посмотрел с удивлением
на свата, потом
на мальчика, потом перенес
глаза на сыновей, но, увидев, что все сидели понуря голову, сделал нетерпеливое движение и пригнулся к щам. Хозяйка его стояла между тем у печки и утирала
глаза рукавом.
— Ну, то-то же и есть! А туда же толкует! Погоди: мелко еще плаваешь; дай бороде подрасти, тогда и толкуй! — присовокупил Глеб, самодовольно посматривая
на членов своего семейства и в том числе
на Акима, который сидел, печально свесив голову, и только моргал
глазами.
Дел, правда, больших не было:
на всем, куда только обращались
глаза, отражался строжайший порядок, каждая вещь была прибрана и стояла
на месте.
Все бежали тогда куда могли, лишь бы
на глаза не попадаться.
В ответ
на это старушка заморгала
глазами, погрозила пальцем и выглянула
на двор; после чего она подошла к родственнику и сказала шепотом...
Впрочем, такие свойства русского мужика издали только бросаются в
глаза и кажутся достойными порицания;
на самом деле они отличаются от свойств других людей только формою, которая у простолюдина немного погрубее — погрубее потому, может статься, что простодушнее…
— Хорошее баловство, нечего сказать! — возразил Глеб, оглядывая сынишку далеко, однако ж, не строгими
глазами. — Вишь, рубаху-то как отделал! Мать не нашьется, не настирается, а вам, пострелам, и нуждушки нет. И весь-то ты покуда одной заплаты не стоишь… Ну,
на этот раз сошло, а побалуй так-то еще у меня, и ты и Гришка, обоим не миновать дубовой каши, да и пирогов с березовым маслом отведаете… Смотри, помни… Вишь, вечор впервые только встретились, а сегодня за потасовку!
Петр, казалось, вырос
на целый аршин; куда девался сонливый, недовольный вид его! Черные
глаза сверкали; каждая черта дышала суровою энергиею.
— Батюшки! Царица небесная! — воскликнула старушка, падая
на колени, и боязливо, все еще как бы
глазам не веря, принялась озираться во все стороны.
На мальчике лица не было. Открытая грудь его тяжело дышала; ноги подламывались; его черные, дико блуждавшие
глаза, всклоченные волосы, плотно стиснутые зубы придавали ему что-то злобное, неукротимо-свирепое. Он был похож
на дикую кошку, которую только что поймали и посадили в клетку.
Наступил ли праздник, он уходит ни свет ни заря из дому и целый день
на глаза не показывается.
Дядя Аким взял руку мальчика, положил ее к себе
на грудь и, закрыв
глаза, помолчал немного. Слезы между тем ручьями текли по бледным, изрытым щекам его.
Дядя Аким хотел еще что-то сказать, но голос его стал мешаться, и речь его вышла без складу. Одни мутные, потухающие
глаза все еще устремлялись
на мальчика; но наконец и те стали смежаться…
На крыльце встретил он Гришу и Ваню. Оба терли кулаками
глаза и заливались навзрыд.
— А тятька? — произнес Ваня, поворачивая испуганные
глаза на собеседника.
Ширина больших рек действительно обманывает
глаз. Так бы вот, кажется, и переплыл; а между тем стоит только показаться барке
на поверхности воды или человеку
на противоположном берегу, чтобы понять всю огромность водяного пространства: барка кажется щепкой, голос человека чуть слышным звуком достигает слуха.
Нередко даже старик заставал свою Дуньку со слезами
на глазах и всклоченными волосами; но Дуня никогда не жаловалась
на Гришку; напротив того, несмотря
на всегдашнее заступничество Вани, она присоединялась к приемышу, и оба подтрунивали над сыном Глеба; нередко даже соединенными силами нападали они
на него.
Да, было чем порадоваться
на старости лет Глебу Савинову! Одного вот только не мог он взять в толк: зачем бы обоим ребятам так часто таскаться к соседу Кондратию
на озеро? Да мало ли что! Не все раскусят старые зубы, не все смекает старая стариковская опытность. Впрочем, Глеб, по обыкновению своему, так только прикидывался. С чего же всякий раз, как только Гришка и Ваня возвращаются с озера, щурит он
глаза свои, подсмеивается втихомолку и потряхивает головою?..
Тут только убедился он окончательно, что предчувствия не обманули его; первый предмет, бросившийся ему в
глаза, был челнок, который, очевидно, старались припрятать в кустах, но который, вытягивая мало-помалу веревку, высвободился из засады и свободно покачивался
на поверхности воды.
— Ну да, видно, за родным… Я не о том речь повел: недаром, говорю, он так-то приглядывает за мной — как только пошел куда, так во все
глаза на меня и смотрит, не иду ли к вам
на озеро. Когда надобность до дедушки Кондратия, посылает кажинный раз Ванюшку… Сдается мне, делает он это неспроста. Думается мне: не
на тебя ли старый позарился… Знамо, не за себя хлопочет…
— Ты, Ваня?.. Ах, как я испужалась! — проговорила Дуня с замешательством. — Я вот сидела тут
на берегу… Думала невесть что… вскочила, так инда земля под ногами посыпалась… Ты, я чай, слышал, так и загремело? — подхватила она скороговоркою, между тем как
глаза ее с беспокойством перебегали от собеседника к озеру.
Он поднял
глаза и взглянул
на ту сторону: черной, мрачной стеною подымался нагорный берег; там, далеко-далеко, в одном только месте приветливо мигал огонек…
Ваня провел рукою по лбу, как бы стараясь опомниться, торопливо прошептал молитву, перекрестился и бросился в воду, не выпуская из
глаз огонька, который продолжал мигать ему, отражаясь дрожащею золотистою ниткой
на гладкой поверхности Оки, величаво сверкавшей посреди ночи.
Все с нетерпением устремляли тогда
глаза на посиневшую Оку и дальний луговой берег, уже совсем почти освободившийся от снегу.
Но Василиса, обыкновенно говорливая, ничего
на этот раз не отвечала. Она была всего только один год замужем. В качестве «молодой» ей зазорно, совестно было, притом и не следовало даже выставлять своего мнения, по которому присутствующие могли бы заключить о чувствах ее к мужу. Весьма вероятно, она ничего не думала и не чувствовала, потому что месяц спустя после замужества рассталась с сожителем и с той поры в
глаза его не видела.
На берегу между тем воцарилось глубокое молчание: говорили одни только
глаза, с жадным любопытством следившие за каждым движением смельчаков, которые с минуты
на минуту должны были обломиться, юркнуть
на дно реки и «отведать водицы», как говорил Глеб.
На голове его уже начали вытираться волосы, сквозь которые сильно просвечивало красное, приплюснутое, глянцевитое темя; нос Нефеда, комически вздернутый кверху, краснел так ярко, что, казалось, отражал цвет свой
на остальные части лица; нос этот, в товариществе с мутными, стеклянистыми
глазами, не оставлял ни малейшего сомнения, что Нефед частенько рвал косушку и даже недавно захватил куражу.
Во все продолжение предыдущего разговора он подобострастно следил за каждым движением Нефеда, — казалось, с какою-то даже ненасытною жадностию впивался в него
глазами; как только Нефед обнаруживал желание сказать слово, или даже поднять руку, или повернуть голову, у молодого парня были уже уши
на макушке; он заранее раскрывал рот, оскаливал зубы, быстро окидывал
глазами присутствующих, как будто хотел сказать: «Слушайте, слушайте, что скажет Нефед!», и тотчас же разражался неистовым хохотом.
Но в нем уже не принимал участия Нефед: сначала он прислонился спиною к лодке и, не выпуская изо рта трубки, стал как словно слушать; мало-помалу, однако ж,
глаза его закрылись, губы отвисли, голова покачнулась
на сторону и увлекла за собою туловище, которое, свешиваясь постепенно набок, грохнулось наконец
на землю.
Вот хошь бы теперь: по временам давно бы пора пахарю радоваться
на озими, нам — невод забрасывать; а
на поле все еще снег пластом лежит, река льдом покрыта, — возразил Глеб, обращаясь к шерстобиту, который сидел с зажмуренными
глазами и, казалось, погружен был в глубокую думу.
Оба так усердно заняты были своим делом, что, казалось, не слушали разговора. Этот короткий, но проницательный взгляд, украдкою брошенный старым рыбаком
на молодых парней, высказал его мысли несравненно красноречивее и определеннее всяких объяснений;
глаза Глеба Савинова, обратившиеся сначала
на сына, скользнули только по белокурой голове Вани: они тотчас же перешли к приемышу и пристально
на нем остановились. Морщины Глеба расправились.
Деликатные чувства галантерейного шерстобита, казалось, вовсе не ожидали такого обхожденья; он выпрямился с чувством достоинства, закрыл
глаза, как будто готовился сделать какое-нибудь глубокомысленное замечание, но изменил, видно, свое намерение, поднял мешок, взвалил
на спину смычок и, сухо поклонившись, пошел своею дорогой.
Он не обнаружил, однако ж, никакой торопливости: медленно привстал с лавки и пошел за порог с тем видом, с каким шел обыкновенно
на работу; и только когда собственными
глазами уверился Глеб, что то были точно сыновья его, шаг его ускорился и брови расправились.
Перемена заметна была, впрочем, только в наружности двух рыбаков: взглянув
на румяное, улыбающееся лицо Василия, можно было тотчас же догадаться, что веселый, беспечный нрав его остался все тот же; смуглое, нахмуренное лицо старшего брата, уподоблявшее его цыгану, которого только что обманули, его черные
глаза, смотревшие исподлобья, ясно обличали тот же мрачно настроенный, несообщительный нрав; суровая энергия, отличавшая его еще в юности, но которая с летами угомонилась и приняла характер более сосредоточенный, сообщала наружности Петра выражение какого-то грубого могущества, смешанного с упрямой, непоколебимой волей; с первого взгляда становилось понятным то влияние, которое производил Петр
на всех товарищей по ремеслу и особенно
на младшего брата, которым управлял он по произволу.
Тут Анна, ее сноха и дети снова обступили было двух рыбаков; но
на этот раз не только Петр, но даже и Василий не обратили уже
на них ни малейшего внимания. Оба покручивали шапки и не отрывали
глаз от отца.
Наступило наконец так давно, так нетерпеливо ожидаемое половодье; наступила наконец минута, столько же радостная для рыбака, как первый теплый весенний день для пахаря; спешит он
на поле и, приложив руку свою к
глазам, чтобы защитить их от золотых лучей восходящего солнца, осматривает с веселым выражением тучные изумрудно-зеленые стебельки озимого хлеба, покрывающие землю…
Глеб не отрывал
глаз от белеющейся полосы, прислушивался к звяканью льдин, как будто отыскивал в этих звуках признаки удачного или неудачного промысла, и задумчиво гладил бороду;
на этот раз его как словно не радовало даже что-то и самое половодье.
Гуляй, кормилица наша — апрель
на дворе!..» — крикнет, бывало, Глеб зычным голосом, расхаживая по берегу, между тем как
глаза его нетерпеливо перебегают от воды к лодкам, а руки так и зудят схватить невод и пуститься с ним попытать счастья!