Неточные совпадения
Но в это время глаза мельника устремляются на плотину — и он цепенеет от ужаса: плотины как
не бывало; вода гуляет через все снасти… Вот тебе и мастак-работник, вот тебе и парень на все руки! Со всем тем, боже сохрани, если недовольный хозяин начнет упрекать Акима: Аким ничего, правда,
не скажет в ответ, но уж зато с этой минуты бросает работу, ходит как словно обиженный, живет как вон глядит; там кочергу швырнет, здесь ногой пихнет, с хозяином и хозяйкой
слова не молвит, да вдруг и перешел в другой дом.
— Что ж так? Секал ты его много, что ли?.. Ох, сват,
не худо бы, кабы и ты тут же себя маненько, того… право
слово! —
сказал, посмеиваясь, рыбак. — Ну, да бог с тобой! Рассказывай, зачем спозаранку, ни свет ни заря, пожаловал, а? Чай, все худо можется, нездоровится… в людях тошно жить… так стало тому и быть! — довершил он, заливаясь громким смехом, причем верши его и все туловище заходили из стороны в сторону.
— Ну, так что ж ты ломаешься, когда так? Ешь! Али прикажешь в упрос просить? Ну, а парнишку-то!
Не дворянский сын: гляденьем сыт
не будет; сажай и его! Что, смотрю, он у тебя таким бычком глядит,
слова не скажет?
— Батюшка, Глеб Савиныч! — воскликнул дядя Аким, приподнимаясь с места. — Выслушай только, что я
скажу тебе… Веришь ты в бога… Вот перед образом зарок дам, — примолвил он, быстро поворачиваясь к красному углу и принимаясь креститься, — вот накажи меня господь всякими болестями, разрази меня на месте, отсохни мои руки и ноги, коли в чем тебя ослушаюсь! Что велишь — сработаю, куда пошлешь — схожу;
слова супротивного
не услышишь! Будь отцом родным, заставь за себя вечно бога молить!..
— Вижу, за водой, —
сказал он, посмеиваясь, — вижу. Ну, а сноха-то что ж? А? Лежит тем временем да проклажается, нет-нет да поохает!.. Оно что говорить: вестимо, жаль сердечную!.. Ну, жаль
не жаль, а придется ей нынче самой зачерпнуть водицы… Поставь ведра, пойдем: надо с тобой
слова два перемолвить.
Наконец бог знает что сталось с Глебом Савиновым: стих такой нашел на него или другое что, но в одно утро,
не сказав никому ни
слова, купил вдруг плот, нанял плотников и в три дня поставил новую избу.
После обеда Глеб встал и,
не сказав никому ни
слова, принялся за работу. Час спустя все шло в доме самым обыденным порядком, как будто в нем
не произошло никакого радостного события; если б
не веселые лица баб, оживленные быстрыми, нетерпеливыми взглядами, если б
не баранки, которыми снабдил Василий детей брата, можно было подумать, что сыновья старого Глеба
не покидали крова родительского.
В эту самую минуту за спиною Глеба кто-то засмеялся. Старый рыбак оглянулся и увидел Гришку, который стоял подле навесов, скалил зубы и глядел на Ваню такими глазами, как будто подтрунивал над ним. Глеб
не сказал, однако ж, ни
слова приемышу — ограничился тем только, что оглянул его с насмешливым видом, после чего снова обратился к сыну.
При этом Глеб лукаво покосился в ту сторону, где находился приемыш. Гришка стоял на том же месте, но уже
не скалил зубы. Смуглое лицо его изменилось и выражало на этот раз столько досады, что Глеб невольно усмехнулся; но старик по-прежнему
не сказал ему ни
слова и снова обратился к сыну.
Глеб
не терпел возражений. Уж когда что
сказал,
слово его как свая, крепко засевшая в землю, — ни за что
не спихнешь! От молодого девятнадцатилетнего парня, да еще от сына, который в глазах его был ни больше ни меньше как молокосос, он и подавно
не вынес бы супротивности. Впрочем, и сын был послушен —
не захотел бы сердить отца. Ваня тотчас же повиновался и поспешил в избу.
— Нет, Глеб Савиныч,
не надыть нам: много денег, много и греха с ними! Мы довольствуемся своим добром; зачем нам! С деньгами-то забот много; мы и без них проживем. Вот я
скажу тебе на это какое
слово, Глеб Савиныч: счастлив тот человек, кому и воскресный пирожок в радость!
Слова отца заставили ее повернуть голову к разговаривающим; она стояла, опустив раскрасневшееся лицо к полу; в чертах ее
не было видно, однако ж, ни замешательства, ни отчаяния; она знала, что стоит только ей
слово сказать отцу, он принуждать ее
не станет. Если чувства молодой девушки были встревожены и на лице ее проглядывало смущение, виною всему этому было присутствие Вани.
— Выслушай меня, батюшка, — продолжал сын тем же увещевательным, но твердым голосом, —
слова мои, может статься, батюшка, горькими тебе покажутся… Я, батюшка, во веки веков
не посмел бы перед тобою
слова сказать такого; да нужда, батюшка, заставила!..
— Власть твоя, батюшка, —
сказал с самым кротким, покорным видом парень, — бей меня — ты властен в этом! А только я от своего
слова не отступлюсь.
— Бей же меня, батюшка, бей! —
сказал тогда сын, поспешно растегивая запонку рубашки и подставляя раскрытую, обнаженную грудь свою. — Бей; в этом ты властен! Легче мне снести твои побои, чем видеть тебя в тяжком грехе… Я, батюшка (тут голос его возвысился),
не отступлюсь от своего
слова, очередь за нами, за твоими сыновьями; я пойду за Гришку! Охотой иду!
Слово мое крепко:
не отступлюсь я от него… Разве убьешь меня… а до этого господь тебя
не допустит.
Не лишним будет
сказать прежде всего несколько
слов о том, что такое фабричная жизнь и какие элементы вносит она в крестьянское семейство: этим способом мы сделаем половину дела.
Во все время этого дружеского объяснения приемыш стоял понуря голову и крепко упирался грудью в конец весла. Он
слова не сказал, но конец весла яростно рыл землю. Руки Гришки
не переставали откидывать с нетерпением волосы, которые свешивались на лицо его, принужденно склоненное на грудь.
— За что тогда осерчала на меня? —
сказал он при случае Дуне. — Маленечко так… посмеялся… пошутил… а тебе и невесть что, примерно, показалось! Эх, Авдотья Кондратьевна! Ошиблась ты во мне!
Не тот, примерно, Захар человек есть: добрая душа моя! Я
не токмо тебя жалею: живучи в одном доме, все узнаешь; мужа твоего добру учу, через эвто больше учу, выходит, тебя жалею… Кабы
не я,
не слова мои,
не те бы были через него твои слезы! — заключил Захар с неподражаемым прямодушием.
— Вот что, дружище, —
сказал Захар, когда они очутились в крытой галерее, — ты меня обожди минутку на улице. Признаться, малость задолжал нонче вечером Гараське: думал, Севка выручит. Надо
слова два перемолвить с Герасимом; без того, жид,
не выпустит… Духом выйду к тебе…
Во весь этот день Дуня
не сказала единого
слова. Она как словно избегала даже встречи с Анной. Горе делает недоверчивым: она боялась упреков рассерженной старухи. Но как только старушка заснула и мрачная ночь окутала избы и площадку, Дуня взяла на руки сына, украдкою вышла из избы, пробралась в огород и там уже дала полную волю своему отчаянию. В эту ночь на голову и лицо младенца, который спокойно почивал на руках ее, упала
не одна горькая слеза…
— Где уж тут, матушка!.. Я и тогда говорил тебе:
слова мои
не помогут, только греха примешь! — произнес наконец старик тихим, но глубоко огорченным голосом. — Уж когда твоего старика
не послушал — он ли его
не усовещевал, он ли
не говорил ему! — меня
не послушает!.. Что уж тут!.. Я, признаться, и прежде
не видел в нем степенства; только и надежда была вся на покойника! Им только все держалось… Надо бога просить, матушка, — так и дочке
скажи: бога просить надобно. Един он властен над каменным сердцем!..
— Вот тут у меня гуртовщики стоят: их, что ли, порасспросить, —
сказал Герасим, умышленно растягивая каждое
слово. — Я в этом товаре толку
не знаю. Их нешто привести — поглядеть.
При всем том во все продолжение пути он
слова не сказал Захару.
Во время объяснения его с Василием тетушка Анна подсобила Дуне стать на ноги; поддерживая ее под руку, старушка повела ее к дому. Петр последовал за ними. Он оставил, однако ж, обеих женщин у завалинки и,
не сказав им ни
слова, вошел в ворота.
Не мешает вам
сказать мимоходом, что луга эти в общей сложности могут составить добрый десяток маленьких германских герцогств; они проходят непрерывной лентой через несколько губерний — одним
словом, длина их равняется длине Оки.
Неточные совпадения
Городничий (с неудовольствием).А,
не до
слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь
скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его
не тронь. «Мы, говорит, и дворянам
не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего
не знаешь и
не в свое дело
не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался
словах… И когда я хотела
сказать: «Мы никак
не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна,
не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам,
не то я смертью окончу жизнь свою».
Осклабился, товарищам //
Сказал победным голосом: // «Мотайте-ка на ус!» // Пошло, толпой подхвачено, // О крепи
слово верное // Трепаться: «Нет змеи — //
Не будет и змеенышей!» // Клим Яковлев Игнатия // Опять ругнул: «Дурак же ты!» // Чуть-чуть
не подрались!
Я
слово вам
скажу!» // Притихла площадь людная, // И тут Ермил про мельницу // Народу рассказал: // «Давно купец Алтынников // Присватывался к мельнице, // Да
не плошал и я, // Раз пять справлялся в городе, //
Сказали: с переторжкою // Назначены торги.
Начальничек нахмурился, // Ни
слова не сказал.