— Что ж так? Секал ты его много, что ли?.. Ох, сват,
не худо бы, кабы и ты тут же себя маненько, того… право слово! — сказал, посмеиваясь, рыбак. — Ну, да бог с тобой! Рассказывай, зачем спозаранку, ни свет ни заря, пожаловал, а? Чай, все худо можется, нездоровится… в людях тошно жить… так стало тому и быть! — довершил он, заливаясь громким смехом, причем верши его и все туловище заходили из стороны в сторону.
Неточные совпадения
Местами сосновый лес замыкает дорогу и так тесно сжимает ее, что нет ствола, на котором
бы оси колес
не провели царапины или
не положили дегтярного знака; местами предстоит въезжать по самую ступицу в сыпучий песок или, что еще
хуже, приходится объезжать на авось топкие места на дне лощин.
— Э, э! Теперь так вот ко мне зачал жаться!.. Что, баловень? Э? То-то! — произнес Аким, скорчивая при этом лицо и как
бы поддразнивая ребенка. — Небось запужался, а? Как услышал чужой голос, так ластиться стал: чужие-то
не свои, знать… оробел, жмешься… Ну, смотри же, Гришутка,
не балуйся тут, — ох,
не балуйся, — подхватил он увещевательным голосом. — Станешь баловать,
худо будет: Глеб Савиныч потачки давать
не любит… И-и-и, пропадешь — совсем пропадешь… так-таки и пропадешь… как есть пропадешь!..
И делаешь, кажись,
не хуже другого, а все
не угодишь, все, по-ихнему, как
бы не так выходит!
Трудился я
не хуже ихнего: что велят, сделаю; куды пошлют, иду; иной раз ночь
не спишь, все думается, как
бы вот в том либо в другом угодить…
Он и сам
бы сходил — погода ни в каком случае
не могла быть ему помехой, — но пожалел времени; без всякого сомнения,
плохой его работник
не мог провести день с тою пользою для дома, как сам хозяин.
«Женится — слюбится (продолжал раздумывать старый рыбак). Давно
бы и дело сладили, кабы
не стройка,
не новая изба… Надо, видно, дело теперь порешить. На Святой же возьму его да схожу к Кондратию: просватаем, а там и делу конец! Авось будет тогда повеселее. Через эвто, думаю я, более и скучает он, что один, без жены, живет: таких парней видал я
не раз! Сохнут да сохнут, а женил, так и беда прошла. А все вот так-то задумываться
не с чего… Шут его знает!
Худеет, да и полно!.. Ума
не приложу…»
В другое время он, конечно,
не замедлил
бы выйти из себя: запылил
бы, закричал, затопал и дал
бы крепкий напрягай сыну, который невесть чего, в самом деле, продолжает глядеть «комом» (собственное выражение Глеба, требовавшего всегда, чтоб молодые люди глядели «россыпью»), продолжает ломаться, таиться и даже осмеливается
худеть и задумываться; но на этот раз он
не обнаружил своего неудовольствия.
Прислонившись спиной к стене, он изредка лишь потряхивал волосами; вмешаться в разговор и замять как-нибудь отцовскую речь он
не мог: во-первых, отец
не дал
бы ему вымолвить слова, и, наконец, хоть до завтра говори ему, все-таки никакого толку
не выйдет, все-таки
не послушает,
хуже еще упрется; во-вторых, приличие своего рода запрещало Ване вмешаться в беседу: он знал, что сидит тут в качестве жениха, и, следовательно, волей-неволей должен был молчать.
Но Дуне во сто раз легче было
бы снести его побои, чем видеть, как вдруг, ни с того ни с сего переменился он и, что всего
хуже,
не объяснял даже ей причины своего неудовольствия.
Кабы
не это, может статься, еще
бы хуже было — знамо, так!..
Неточные совпадения
Ну, в ином случае много ума
хуже, чем
бы его совсем
не было.
Ему
бы смешно показалось, если б ему сказали, что он
не получит места с тем жалованьем, которое ему нужно, тем более, что он и
не требовал чего-нибудь чрезвычайного; он хотел только того, что получали его сверстники, а исполнять такого рода должность мог он
не хуже всякого другого.
— А, и вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра? Вы
не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор как все набросились на нее, все те, которые
хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я
не могу простить Вронскому, что он
не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я
бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь. Ну, расскажите же мне про нее.
«Эта холодность — притворство чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать ребенка, а я стану покоряться им! Ни за что! Она
хуже меня. Я
не лгу по крайней мере». И тут же она решила, что завтра же, в самый день рожденья Сережи, она поедет прямо в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но во что
бы ни стало увидит сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребенка.
Всё шло хорошо и дома; но за завтраком Гриша стал свистать и, что было
хуже всего,
не послушался Англичанки, и был оставлен без сладкого пирога. Дарья Александровна
не допустила
бы в такой день до наказания, если б она была тут; но надо было поддержать распоряжение Англичанки, и она подтвердила ее решение, что Грише
не будет сладкого пирога. Это испортило немного общую радость.