— Оставь, пусти, хозяюшка! Неравно еще зашибет. Вишь, полоумный какой! — заботливо сказал Захар, отслоняя одною
рукою старуху, другою отталкивая Гришку.
Неточные совпадения
— Ах ты, матушка ты наша! Ах, ах! Анна Савельевна, как нам за тебя бога молить! Ах ты, родная ты наша! — воскликнул Аким, разводя
руками и умиленно взглядывая на
старуху.
— Куды ты? Полно, погоди, постой, — сказал рыбак, удерживая за
руку жену, которая бросилась к воротам, — постой! Ну,
старуха, — промолвил он, — вижу: хочется тебе, добре хочется пристроить к месту своего сродственника!
На дворе происходила страшная суматоха. Жена Петра бегала как полоумная из угла в угол без всякой видимой цели;
старуха Анна лежала распростертая посредь двора и, заломив
руки за голову, рыдала приговаривая...
— Куды! Коротки будут! — заметила
старуха с такою живостью, что муж принужден был шикнуть и поднять
руку.
— Ступай сюда! Ступай,
старуха! — закричал Глеб, махая обеими
руками.
Старуха рыдала как безумная. Сын сидел подле матери, обняв ее
руками, утирал слезы и молчал. Когда расспросы делались уже чересчур настойчивыми, Ваня обращал к присутствующим кроткое лицо свое и глядел на них так же спокойно, как будто ничего не произошло особенного.
— Полно… матушка… не убивайся… бог милостив! — говорит он, обнимая
старуху, которая как безумная охватила его
руками.
Старуха бросилась было за сыном; но ноги ее ослабли. Она упала на колени и простерла вперед
руки.
Во весь этот день Дуня не сказала единого слова. Она как словно избегала даже встречи с Анной. Горе делает недоверчивым: она боялась упреков рассерженной
старухи. Но как только старушка заснула и мрачная ночь окутала избы и площадку, Дуня взяла на
руки сына, украдкою вышла из избы, пробралась в огород и там уже дала полную волю своему отчаянию. В эту ночь на голову и лицо младенца, который спокойно почивал на
руках ее, упала не одна горькая слеза…
Дуня вынула из люльки спавшего ребенка, подошла к
старухе и, взяв ее за
руку, принялась увещевать ее.
Старуха ухватилась
руками за голову, села наземь и завопила, как воют обыкновенно о покойнике.
Маленькие окна подымались, и сухощавая
рука старухи, которые одни только вместе с степенными отцами оставались в избах, высовывалась из окошка с колбасою в руках или куском пирога.
— Дай сюда образ! — крикнул, сорвавшись с места, Егор Николаевич. — Дай я благословлю Лизавету Егоровну, — и, выдернув из
рук старухи икону, он поднял ее над своею головой против Лизы и сказал:
Тут. Я увидел: у старухиных ног — куст серебристо-горькой полыни (двор Древнего Дома — это тот же музей, он тщательно сохранен в доисторическом виде), полынь протянула ветку на
руку старухе, старуха поглаживает ветку, на коленях у ней — от солнца желтая полоса. И на один миг: я, солнце, старуха, полынь, желтые глаза — мы все одно, мы прочно связаны какими-то жилками, и по жилкам — одна общая, буйная, великолепная кровь…
А деревня не нравится мне, мужики — непонятны. Бабы особенно часто жалуются на болезни, у них что-то «подкатывает к сердцу», «спирает в грудях» и постоянно «резь в животе», — об этом они больше и охотнее всего говорят, сидя по праздникам у своих изб или на берегу Волги. Все они страшно легко раздражаются, неистово ругая друг друга. Из-за разбитой глиняной корчаги, ценою в двенадцать копеек, три семьи дрались кольями, переломили
руку старухе и разбили череп парню. Такие драки почти каждую неделю.
Неточные совпадения
А тут к тебе //
Старуха, мать покойника, // Глядь, тянется с костлявою, // Мозолистой
рукой.
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри, стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в глаза значительное лицо
старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая голову
руками: то была мать убийцы. Ее губы по временам шевелились: молитву они шептали или проклятие?
Черные фраки мелькали и носились врознь и кучами там и там, как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в пору жаркого июльского лета, когда старая ключница рубит и делит его на сверкающие обломки перед открытым окном; дети все глядят, собравшись вокруг, следя любопытно за движениями жестких
рук ее, подымающих молот, а воздушные эскадроны мух, поднятые легким воздухом, влетают смело, как полные хозяева, и, пользуясь подслеповатостию
старухи и солнцем, беспокоящим глаза ее, обсыпают лакомые куски где вразбитную, где густыми кучами.
Когда брат Натальи Савишны явился для получения наследства и всего имущества покойной оказалось на двадцать пять рублей ассигнациями, он не хотел верить этому и говорил, что не может быть, чтобы
старуха, которая шестьдесят лет жила в богатом доме, все на
руках имела, весь свой век жила скупо и над всякой тряпкой тряслась, чтобы она ничего не оставила. Но это действительно было так.
Он рассказал до последней черты весь процесс убийства: разъяснил тайну заклада(деревянной дощечки с металлическою полоской), который оказался у убитой
старухи в
руках; рассказал подробно о том, как взял у убитой ключи, описал эти ключи, описал укладку и чем она была наполнена; даже исчислил некоторые из отдельных предметов, лежавших в ней; разъяснил загадку об убийстве Лизаветы; рассказал о том, как приходил и стучался Кох, а за ним студент, передав все, что они между собой говорили; как он, преступник, сбежал потом с лестницы и слышал визг Миколки и Митьки; как он спрятался в пустой квартире, пришел домой, и в заключение указал камень во дворе, на Вознесенском проспекте, под воротами, под которым найдены были вещи и кошелек.