Неточные совпадения
Не
говоря уже о том, что редкий из них способен был помнить оскорбление и более тяжкое, чем перенесенное Лонгреном, и горевать так сильно,
как горевал он до конца жизни о Мери, — им было отвратительно, непонятно, поражало их, что Лонгрен молчал.
— Не так скоро, — возразил Эгль, — сначала,
как я сказал, ты вырастешь. Потом… Что
говорить? — это будет, и кончено. Что бы ты тогда сделала?
— И не дал мне табаку. «Тебе, —
говорит, — исполнится совершеннолетний год, а тогда, —
говорит, — специальный красный корабль… За тобой. Так
как твоя участь выйти за принца. И тому, —
говорит, — волшебнику верь». Но я
говорю: «Буди, буди, мол, табаку-то достать». Так ведь он за мной полдороги бежал.
— Когда так, извольте послушать. — И Хин рассказал Грэю о том,
как лет семь назад девочка
говорила на берегу моря с собирателем песен. Разумеется, эта история с тех пор,
как нищий утвердил ее бытие в том же трактире, приняла очертания грубой и плоской сплетни, но сущность оставалась нетронутой. — С тех пор так ее и зовут, — сказал Меннерс, — зовут ее Ассоль Корабельная.
Она
говорит,
как большая, но причудливый ее разговор.
«Я тебе что скажу, —
говорит она и держится за мое плечо,
как муха за колокольню, — моя работа не скучная, только все хочется придумать особенное.
Я
говорю: «Ну, Ассоль, это ведь такое твое дело, и мысли поэтому у тебя такие, а вокруг посмотри: все в работе,
как в драке».
— Прекрасно. Запомни также, что ни в одном из тех случаев,
какие могут тебе представиться, нельзя ни
говорить обо мне, ни упоминать даже мое имя. Прощай!
Она была так огорчена, что сразу не могла
говорить и только лишь после того,
как по встревоженному лицу Лонгрена увидела, что он ожидает чего-то значительно худшего действительности, начала рассказывать, водя пальцем по стеклу окна, у которого стояла, рассеянно наблюдая море.
— Жалостно и обидно смотреть. Я видела по его лицу, что он груб и сердит. Я с радостью убежала бы, но, честное слово, сил не было от стыда. И он стал
говорить: «Мне, милая, это больше невыгодно. Теперь в моде заграничный товар, все лавки полны им, а эти изделия не берут». Так он сказал. Он
говорил еще много чего, но я все перепутала и забыла. Должно быть, он сжалился надо мною, так
как посоветовал сходить в «Детский базар» и «Аладдинову лампу».
Над ней посмеивались,
говоря: «Она тронутая, не в себе»; она привыкла и к этой боли; девушке случалось даже переносить оскорбления, после чего ее грудь ныла,
как от удара.
— Смотря по тому, сколько ты выпил с утра. Иногда — птица, иногда — спиртные пары. Капитан, это мой компаньон Дусс; я
говорил ему,
как вы сорите золотом, когда пьете, и он заочно влюблен в вас.
— Да, — сказал Атвуд, видя по улыбающимся лицам матросов, что они приятно озадачены и не решаются
говорить. — Так вот в чем дело, капитан… Не нам, конечно, судить об этом.
Как желаете, так и будет. Я поздравляю вас.
Здесь несколько удивило его то, что он не может представить внутреннюю Ассоль, так
как даже не
говорил с ней.
Весь день на крейсере царило некое полупраздничное остолбенение; настроение было неслужебное, сбитое — под знаком любви, о которой
говорили везде — от салона до машинного трюма; а часовой минного отделения спросил проходящего матроса: «Том,
как ты женился?» — «Я поймал ее за юбку, когда она хотела выскочить от меня в окно», — сказал Том и гордо закрутил ус.
Пока ее не было, ее имя перелетало среди людей с нервной и угрюмой тревогой, с злобным испугом. Больше
говорили мужчины; сдавленно, змеиным шипением всхлипывали остолбеневшие женщины, но если уж которая начинала трещать — яд забирался в голову.
Как только появилась Ассоль, все смолкли, все со страхом отошли от нее, и она осталась одна средь пустоты знойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая, с лицом не менее алым, чем ее чудо, беспомощно протянув руки к высокому кораблю.
Когда на другой день стало светать, корабль был далеко от Каперны. Часть экипажа
как уснула, так и осталась лежать на палубе, поборотая вином Грэя; держались на ногах лишь рулевой да вахтенный, да сидевший на корме с грифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной Циммер. Он сидел, тихо водил смычком, заставляя струны
говорить волшебным, неземным голосом, и думал о счастье…
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину.
Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом —
как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Городничий (бьет себя по лбу).
Как я — нет,
как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и
говорить про губернаторов…
Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня глаза разве не темные? самые темные.
Какой вздор
говорит!
Как же не темные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?
— Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии для своей дочери, а вот теперь такая судьба: именно так сделалось,
как она хотела», — и так, право, обрадовалась, что не могла
говорить.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время
говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)