Неточные совпадения
Когда опасность прошла, доктор Филатр, дружески развлекавший меня все последнее время перед тем, как я покинул палату, позаботился приискать мне квартиру и даже нашел женщину для услуг. Я
был очень признателен ему, тем более что окна этой квартиры выходили на море.
Я видел хозяина всего один раз,
когда платил деньги. То
был грузный человек с лицом кавалериста и тихими, вытолкнутыми на собеседника голубыми глазами. Зайдя получить плату, он не проявил ни любопытства, ни оживления, как если бы видел меня каждый день.
Невидимая рука чертила странные письмена, понять значение которых
было нельзя, как в музыке,
когда она говорит.
— Случилась интересная вещь, — ответил я, желая узнать, что скажут другие. —
Когда я играл, я
был исключительно поглощен соображениями игры. Как вы знаете, невозможны посторонние рассуждения, если в руках каре. В это время я услышал — сказанные вне или внутри меня — слова: «Бегущая по волнам». Их произнес незнакомый женский голос. Поэтому мое настроение слетело.
Все
были заинтересованы. Вскоре, сев ужинать, мы продолжали обсуждать случай. О таких вещах отлично говорится вечером,
когда нервы настороже. Дэлия, сделав несколько обычных замечаний иронически-серьезным тоном, явно указывающим, что она не подсмеивается только из вежливости, умолкла и стала слушать, критически приподняв брови.
Это
было похоже на разговор за стеной,
когда слова неразборчивы.
Я спустился в ярко озаренное помещение, где, кроме нас двух, никого не
было. Беглый взгляд, брошенный мной на обстановку, не дал впечатления, противоречащего моему настроению, но и не разъяснил ничего, хотя казалось мне,
когда я спускался, что
будет иначе. Я увидел комфорт и беспорядок. Я шел по замечательному ковру. Отделка помещения обнаруживала богатство строителя корабля. Мы сели на небольшой диван, и в полном свете я окончательно рассмотрел Геза.
Но этому лицу,
когда оно
было обращено прямо, — широкое, насупленное, с нервной игрой складок широкого лба, — нельзя
было отказать в привлекательной и оригинальной сложности.
— Ну как, — сказал он, стоя у трапа,
когда я начал идти по нему, — правда, «Бегущая по волнам» красива, как «Гентская кружевница»? («Гентская кружевница»
было судно, потопленное лет сто назад пиратом Киддом Вторым за его удивительную красоту, которой все восхищались.) Да, это многие признают. Если бы я рассказал вам его историю, его стоимость; если бы вы увидели его на ходу и
побыли на нем один день, — вы еще не так просили бы меня взять вас в плавание. У вас губа не дура.
Дело в том, что я лечил жену Брауна,
когда, по мнению других врачей, не
было уже смысла ее лечить.
Когда вам
будет угодно перебраться на судно?
Когда я вошел, Гез, Бутлер, Синкрайт уже
были за столом в общем салоне.
Он молчал, трудясь над задачей, которую я поставил ему ферзью и конем. Внезапно он смешал фигуры и объявил, что проиграл партию. Так повторилось два раза; наконец я обманул его ложной надеждой и объявил мат в семь ходов. Гез
был красен от раздражения.
Когда он ссыпал шахматы в ящик стола, его руки дрожали.
Я еще не совсем выспался,
когда, пробудясь на рассвете, понял, что «Бегущая по волнам» больше не стоит у мола. Каюта опускалась и поднималась в медленном темпе крутой волны. Начало звякать и скрипеть по углам;
было то всегда невидимое соотношение вещей, которому обязаны мы бываем ощущением движения. Шарахающийся плеск вдоль борта, неровное сотрясение, неустойчивость тяжести собственного тела, делающегося то грузнее, то легче, отмечали каждый размах судна.
Как бы там ни
было, Филатр оказался прав,
когда заметил, что «обозначается действие», — а он сказал это.
Я не ожидал хорошей игры от его больших рук и
был удивлен,
когда первый же такт показал значительное искусство.
Это
был надушенный и осмелевший Синкрайт, в первом заряде разгульного настроения.
Когда дверь открылась, из салона, сквозь громкий разговор, послышалось треньканье гитар.
Был один момент,
когда, следя за выражением лица Геза, я подумал, что придется выбросить его вон. Однако он сдержался. Пристально смотря мне в глаза, Гез засунул руку во внутренний карман, задержал там ее порывистое движение и торжественно произнес...
Улегшись, я закрыл глаза, скоро опять открыв их. При этом моем состоянии сон
был прекрасной, но наивной выдумкой. Я лежал так долго, еще раз обдумывая события вечера, а также объяснение с Гезом завтра утром, которое считал неизбежным. Я стал наконец надеяться, что,
когда Гез очнется — если только он сможет очнуться, — я сумею заставить его искупить дикую выходку, в которой он едва ли не раскаивается уже теперь. Увы, я мало знал этого человека!
Она перегнулась назад и вынула из кормового камбуза фонарь, в котором
была свеча. Редко я так волновался, как в ту минуту,
когда, подав ей спички, ждал света.
Я ответил,
когда ступил на палубу, причем случайно пошатнулся и
был немедленно подхвачен.
Проктор пошел к рулю. Я увидел впереди «Нырка» многочисленные огни огромного парохода. Он прошел так близко, что слышен
был стук винтового вала. В пространствах под палубами, среди света, сидели и расхаживали пассажиры. Эта трехтрубная высокая громада,
когда мы разминулись с ней, отошла, поворотившись кормой, усеянной огненными отверстиями, и рассекала колеблющуюся, озаренную пелену пены.
Надо вам сказать, что,
когда я раньше излагал эту знаменательную историю, Дэзи всячески старалась узнать, в какой должности
был жених-джентльмен, и если не спрашивает теперь…
Как бы то ни
было, «Адмирал Фосс»
был в пути полтора месяца,
когда на рассвете вахта заметила огромную волну, шедшую при спокойном море и умеренном ветре с юго-востока.
«Адмирал Фосс» пополз вверх, стал на высоте колокольни Святого Петра и пошел вниз так, что,
когда опустился, быстрота его хода
была тридцать миль в час.
Волна прошла, ушла, и больше другой такой волны не
было.
Когда солнце стало садиться, увидели остров, который ни на каких картах не значился; по пути «Фосса» не мог
быть на этой широте остров. Рассмотрев его в подзорные трубы, капитан увидел, что на нем не заметно ни одного дерева. Но
был он прекрасен, как драгоценная вещь, если положить ее на синий бархат и смотреть снаружи, через окно: так и хочется взять. Он
был из желтых скал и голубых гор, замечательной красоты.
Пока это происходило, все стояли, как связанные. И вот, с волны на волну, прыгая и перескакивая, Фрези Грант побежала к тому острову. Тогда опустился туман, вода дрогнула, и,
когда туман рассеялся, не видно
было ни девушки, ни того острова: как он поднялся из моря, так и опустился снова на дно. Дэзи, возьми платок и вытри глаза.
Разговор
был прерван появлением матроса, пришедшего за огнем для трубки. «Скоро ваш отдых», — сказал он мне и стал копаться в углях. Я вышел, заметив, как пристально смотрела на меня девушка,
когда я уходил. Что это
было? Отчего так занимала ее история, одна половина которой лежала в тени дня, а другая — в свете ночи?
–…
есть указания в городском архиве, — поспешно вставил свое слово рассказчик. — Итак, я рассказываю легенду об основании города. Первый дом построил Вильямс Гобс,
когда был выброшен на отмели среди скал. Корабль бился в шторме, опасаясь неизвестного берега и не имея возможности пересечь круговращение ветра. Тогда капитан увидел прекрасную молодую девушку, вбежавшую на палубу вместе с гребнем волны. «Зюйд-зюйд-ост и три четверти румба!» — сказала она можно понять как чувствовавшему себя капитану.
— Мы отобьем вашей кукле руки и ноги! Это произойдет скоро! Вспомните мои слова,
когда будете подбирать осколки для брелоков.
Когда в Гель-Гью
был поднят вопрос о памятнике основанию города, Герд принял участие в конкурсе, и его модель, которую он прислал, необыкновенно понравилась.
«
Есть связь, о которой мне неизвестно, но я здесь, я слышал, и я должен идти!» Я
был в том безрассудном, схватившем среди непонятного первый навернувшийся смысл состоянии,
когда человек думает о себе как бы вне себя, с чувством душевной ощупи.
— Я
был уверен, — сказал я, следуя за ней, — что вы уже спите на «Нырке». Отчего вы не подошли,
когда я стоял у памятника?
Я
был очень благодарен Биче за внимание и спокойствие, с каким слушала она рассказ о сцене на набережной, то
есть о себе самой. Она улыбнулась лишь,
когда я прибавил, что, звоня в «Дувр», вызвал Анну Макферсон.
— Здесь нет секрета, — ответила Биче, подумав. — Мы путаемся, но договоримся. Этот корабль наш, он принадлежал моему отцу. Гез присвоил его мошеннической проделкой. Да, что-то
есть в нашей встрече, как во сне, хотя я и не могу понять! Дело в том, что я в Гель-Гью только затем, чтобы заставить Геза вернуть нам «Бегущую». Вот почему я сразу назвала себя,
когда вы упомянули о Гезе. Я его жду и думала получить сведения.
— За крупную сумму, — сказал я, — Гез согласился предоставить мне каюту на «Бегущей по волнам», и мы поплыли, но после скандала, разыгравшегося при недостойной обстановке с пьяными женщинами,
когда я вынужден
был попытаться прекратить безобразие, Гез выбросил меня на ходу в открытое море. Он
был так разозлен, что пожертвовал шлюпкой, лишь бы избавиться от меня. На мое счастье, утром я
был взят небольшой шхуной, шедшей в Гель-Гью. Я прибыл сюда сегодня вечером.
Капитаном поступил Гез; Бутлер и Синкрайт не
были известны Биче; они начали служить,
когда судно уже отошло к Гезу.
Когда она отвернулась, уходя с Ботвелем, ее лицо — как я видел его профиль — стало озабоченным и недоумевающим. Они прошли, тихо говоря между собой, в дверь, где оба одновременно обернулись взглянуть на меня; угадав это движение, я сам повернулся уйти. Я понял, как дорога мне эта, лишь теперь знакомая девушка. Она ушла, но все еще как бы
была здесь.
Вскоре я отчаялся сесть, но
была надежда, что освободится фут пространства возле буфета, куда я тотчас и устремился,
когда это случилось, и начал
есть стоя, сам наливая себе из наспех откупоренной бутылки.
С самого начала,
когда я сел на корабль, Гез стал соображать, каким образом ему от меня отделаться, удержав деньги. Он строил разные планы. Так, например, план — объявить, что «Бегущая по волнам» отправится из Дагона в Сумат. Гез думал, что я не захочу далекого путешествия и высажусь в первом порту. Однако такой план мог сделать его смешным. Его настроение после отплытия из Лисса стало очень скверным, раздражительным. Он постоянно твердил: «
Будет неудача с этим проклятым Гарвеем».
Когда стало нам дурно от испуга, — что
было думать обо всем этом?
Ложась, я знал, что усну крепко, но встать хотел рано, и это желание — рано встать — бессознательно разбудило меня.
Когда я открыл глаза, память
была пуста, как после обморока. Я не мог поймать ни одной мысли до тех пор, пока не увидел выпяченную нижнюю губу спящего Кука. Тогда смутное прояснилось, и, мгновенно восстановив события, я взял со стула часы. На мое счастье,
было всего половина десятого утра.
Когда я направился искать Геза,
было уже четверть одиннадцатого.
Когда какой-то мужчина вознамерился схватить ее за руку, она перестала сопротивляться и объявила, что вышла от капитана Геза потому, что она
была заперта в комнате.
Оставив Биче в покое, комиссар занялся револьвером, который лежал на полу,
когда мы вошли. В нем
было семь гнезд, их пули оказались на месте.
Не надо
было далеко ходить за ней, так как она вертелась у комнаты;
когда Гарден открыл дверь, Пегги поспешила вытереть передником нос и решительно подошла к столу.
Сознаюсь, я ничем, конечно, не рисковал, так как пришел с Бутлером, на глазах прислуги,
когда Гез уже
был в поверженном состоянии.
— Я решил, — начал Бутлер,
когда сам несколько освоился с перенесением тяжести сцены, целиком обрушенной на него и бесповоротно очертившей тюрьму, — я решил рассказать все, так как иначе не
будет понятен случай с убийством Геза.
Гез утверждал, что переговоры с агентом по продаже ему партии железных болтов
будут происходить в моем присутствии, но,
когда мы прибыли, он устроил, конечно, все самостоятельно. Он исчез вскоре после того, как мы отшвартовались, и явился веселый, только стараясь казаться озабоченным. Он показал деньги.