Неточные совпадения
Соблюсти некоторую серьезность побуждает нас
не самый предмет (которому очень мало нужды до того, каким тоном
говорят о нем), а благодарное уважение к прошедшим заслугам именно тех лиц, которые ныне таким комическим образом умеют тратить столько благородного жара на всякие мелочи.
Не говоря о скромности и недоверчивости к себе (служащих, как известно, украшением юности и
не мешающих ни в каком возрасте), — в нас достало бы столько благоразумия, чтобы
не проповедывать в пустыне собственные фантазии, и столько добросовестности, чтобы
не ломаться пред публикою в надежде привлечь ее внимание своей эксцентричностью.
Литература потянулась как-то сонно и вяло; новых органов литературных
не являлось, да и старые-то едва-едва плелись, мурлыча читателям какие-то сказочки;
о живых вопросах вовсе перестали
говорить; появились какие-то библиографические стремления в науке; прежние деятели замолкли или стали выть по-волчьи.
Когда общество опять потребовало от них слова, они сочли нужным начать с начала и
говорить даже
не о том, на чем остановились после Белинского, а
о том,
о чем толковали при начале своей деятельности, когда еще в силе были мнения академиков Давыдова и Шевырева, когда еще принималось серьезно дифирамбическое красноречие профессоров Устрялова и Морошкина, когда даже фельетоны «Северной пчелы» требовали еще серьезных и горячих опровержений.
На первый раз принялись болтать
о том, что
говорить лучше, чем молчать; потом рассказывали
о своем недавнем сне и выражали радость
о своем пробуждении; затем жалели, что после долгого сна голова у них
не свежа, и доказывали, что
не нужно спать слишком долго; после того, оглядевшись кругом себя, замечали, что уже день наступил и что днем нужно работать; далее утверждали, что
не нужно заставлять людей работать ночью и что работа во тьме прилична только ворам и мошенникам, и т. д.
Не было ни железных дорог, ни речного пароходства, ни электрических телеграфов, ни газового освещения, ни акционерных компаний;
не говорили печатно ни
о капитале и кредите, ни об администрации и магистратуре, ни
о правительственных и общественных реформах и переворотах, совершавшихся в Европе в последние полвека.
Не говорим о фанатиках, которые всегда были и будут как исключение; но в общей своей массе молодые люди нынешнего поколения отличаются спокойствием и тихою твердостью.
Колоссальная фраза, выработанная в последние годы нашими публицистами и приведенная нами в конце прошедшей статьи, составляет еще
не самую темную сторону современной литературы. Оттого наша первая статья имела еще характер довольно веселый. Но теперь, возобновляя свои воспоминания
о прошлом годе, чтобы выставить на вид несколько литературных мелочей, мы уже
не чувствуем прежней веселости: нам приходится
говорить о фактах довольно мрачных.
Из всех вопросов, занимавших наше общество в последнее время, мы
не знаем ни одного, который действительно был бы поднят литературою;
не говорим уже
о том, что ни один
не был ею разрешен.
Если литература идет
не впереди общественного сознания, если она во всех своих рассуждениях бредет уже по проложенным тропинкам,
говорит о факте только после его совершения и едва решается намекать даже на те будущие явления, которых осуществление уже очень близко; если возбуждение вопросов совершается
не в литературе, а в обществе, и даже возбужденные в обществе вопросы
не непосредственно переходят в литературу, а уже долго спустя после их проявления в административной деятельности; если все это так, то напрасны уверения в том, будто бы литература наша стала серьезнее и самостоятельнее.
Ведь во все времена, даже по чисто коммерческому расчету (
не говоря о другие причинах), литература должна была
говорить о том, что привлекает публику.
Мы
не говорим о тех отсталых людях, которые проповедывали status quo в этом вопросе, как, например, гг.
Не говорим и
о той неровности, с которою шла разработка вопроса в литературе, то останавливаясь, то начинаясь сызнова, то опять затихая: все это могло быть следствием внешних и случайных причин.
Не говорим уж
о том, что писалось в «Журнале землевладельцев», на сочувствие которого постоянно опирались мнения, подобные мнениям г. Головачева.
Но переберите другие журналы: в них найдете то же самое. «Атеней» писал (в № 8), что для обеспечения исправного платежа оброка освобождающимися крестьянами необходимо предоставить помещику право наказывать крестьян самому; потому что если он станет жаловаться земской полиции, то, «
не говоря уже
о недостаточной благонадежности полицейских чиновников, самое вмешательство посторонней власти должно непременно произвести некоторое расстройство хозяйственных отношений» невыгодное для помещика (стр. 511).
Говорим вообще: «литература», потому что приведенные нами примеры представляют — если
не точную характеристику прошлогодних рассуждений
о крестьянском деле, то, уже во всяком случае, и
не исключения…
А исключивши эти два предмета —
о чем же и могла
говорить литература, как
не о нравственных и хозяйственных ущербах, какие могут потерпеть помещики от освобождения крестьян?..
И в прошлом году, как в предыдущих, она громила преимущественно уездные власти,
о которых, если правду сказать, — после Гоголя и говорить-то бы
не стоило…
Впрочем,
не будем полагаться на читателей. Опытные люди
говорят нам, что читатели бывают недовольны, когда им что-нибудь недосказывают, а в нашей статье многое может показаться недосказанным. Вследствие этого мы находимся вынужденными сказать еще несколько заключительных слов
о крупных и мелких мелочах, указанных нами. Заключение наше должно служить ответом на вопрос: зачем мы
говорим о мелочах?
Говоря о правосудии, когда неправедно судят невинного брата, она
не сознает ничтожности своей речи для пользы дела,
не говорит, что прибегает к этому средству только за неимением других, а напротив — гордится своим красноречием, рассчитывает на эффект, думает переделать им натуру взяточника и иногда забывается даже до того, что благородную речь свою считает
не средством, а целью, за которою дальше и нет ничего.
Неточные совпадения
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и
говорю ему: «Слышали ли вы
о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая,
не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами!
не дадите ни слова
поговорить о деле. Ну что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я
не знаю, однако ж, зачем вы
говорите о злодеях или
о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы
не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
О! я шутить
не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я
не посмотрю ни на кого… я
говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть
не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Городничий (в сторону, с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и
не покраснеет!
О, да с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги:
говорят, с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?