Неточные совпадения
Каждый представлял свои требования, и каждый при этом бранил
других, имеющих требования противоположные, каждый пользовался непременно каким-нибудь из достоинств
одного произведения Островского, чтобы вменить их в вину
другому произведению, и наоборот.
При последующих произведениях Островского, рядом с упреками за приторность в прикрашивании той пошлой и бесцветной действительности, из которой брал он сюжеты для своих комедий, слышались также, с
одной стороны, восхваления его за самое это прикрашивание, а с
другой — упреки в том, что он дагерротипически изображает всю грязь жизни.
В-четвертых, все согласны, что в большей части комедий Островского «недостает (по выражению
одного из восторженных его хвалителей) экономии в плане и в постройке пьесы» и что вследствие того (по выражению
другого из его поклонников) «драматическое действие не развивается в них последовательно и беспрерывно, интрига пьесы не сливается органически с идеей пьесы и является ей как бы несколько посторонней».
Так точно и в
других случаях: создавать непреклонные драматические характеры, ровно и обдуманно стремящиеся к
одной цели, придумывать строго соображенную и тонко веденную интригу — значило бы навязывать русской жизни то, чего в ней вовсе нет.
Тогда и окажется, что талант
одного способен во всей силе проявляться только в уловлении мимолетных впечатлений от тихих явлений природы, а
другому доступны, кроме того, — и знойная страстность, и суровая энергия, и глубокая дума, возбуждаемая не
одними стихийными явлениями, но и вопросами нравственными, интересами общественной жизни.
Но Островский вводит нас в самую глубину этого семейства, заставляет присутствовать при самых интимных сценах, и мы не только понимаем, мы скорбно чувствуем сердцем, что тут не может быть иных отношений, как основанных на обмане и хитрости, с
одной стороны, при диком и бессовестном деспотизме, с
другой.
Тут все в войне: жена с мужем — за его самовольство, муж с женой — за ее непослушание или неугождение; родители с детьми — за то, что дети хотят жить своим умом; дети с родителями — за то, что им не дают жить своим умом; хозяева с приказчиками, начальники с подчиненными воюют за то, что
одни хотят все подавить своим самодурством, а
другие не находят простора для самых законных своих стремлений; деловые люди воюют из-за того, чтобы
другой не перебил у них барышей их деятельности, всегда рассчитанной на эксплуатацию
других; праздные шатуны бьются, чтобы не ускользнули от них те люди, трудами которых они задаром кормятся, щеголяют и богатеют.
Здесь же намечены отчасти и причины этой мрачности и враждебности: бессмысленное самодурство
одних и робкая уклончивость, бездеятельность
других.
В «Своих людях» мы видим опять ту же религию лицемерства и мошенничества, то же бессмыслие и самодурство
одних и ту же обманчивую покорность, рабскую хитрость
других, но только в большем разветвлении.
Но если мы вздумаем сравнивать Лира с Большовым, то найдем, что
один из них с ног до головы король британский, а
другой — русский купец; в
одном все грандиозно и роскошно, в
другом все хило, мелко, все рассчитано на медные деньги.
Настоящий мошенник, по призванию посвятивший себя этой специальности, не старается из каждого обмана вытянуть и выторговать себе фортуну, не возится из-за гроша с аферой, которая доставила уже рубли; он знает, что за теперешней спекуляцией ожидает его
другая, за
другой представится третья и т. д., и потому он спешит обделывать
одно дело, чтобы, взявши с него, что можно, перейти к
другому.
Комедия ясно говорит нам, что все вредные влияния состоят здесь в диком, бесправном самовольстве
одних над
другими.
Одни превознесли его за то, что он усвоил себе прекрасные воззрения славянофилов на прелести русской старины;
другие возмутились тем, что Островский явился противником современной образованности.
Если он ставит в зависимости
один от
другого несколько фактов, а по рассмотрению критики окажется, что эти факты никогда в такой зависимости не бывают, а зависят совершенно от
других причин, — опять очевидно само собой, что автор неверно понял связь изображаемых им явлений.
Мы уже видели, что основной мотив пьес Островского — неестественность общественных отношений, происходящая вследствие самодурства
одних и бесправности
других.
Право выбирать людей по своему вкусу, любить
одних и не любить
других может принадлежать, во всей своей обширности, только ему, Русакову, все же остальные должны украшаться кротостью и покорностию: таков уж устав самодурства.
За это, с
одной стороны, неумеренно превозносили Островского, с
другой — беспощадно бранили.
Одно дело — ты будешь жить на виду, а не в этакой глуши; а
другое дело — я так приказываю».
Один самодур говорит: «Ты не смеешь этого сделать»; а
другой отвечает: «Нет, смею».
И если
один из спорящих чего-нибудь добивается от
другого, то, разумеется, победителем останется тот, от которого добиваются: ему ведь тут и труда никакого не нужно: стоит только не дать, и дело с концом.
Точно механические куколки: поставят их на
один конец — кланяются; передернут на
другой — вытягиваются и загибают голову назад…
Неживые, задавленные, неподвижные, — так и лежат, не обнаруживая никаких попыток: перетащут их с
одного места на
другое — ладно, а не перетащут, — так и сгниют…
Так оно все и идет: за
одним самодуром
другой, в
других формах, более цивилизованных, как Уланбекова цивилизована сравнительно, например, с Брусковым, но, в сущности, с теми же требованиями и с тем же характером.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с
другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни
один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Одно плохо: иной раз славно наешься, а в
другой чуть не лопнешь с голоду, как теперь, например.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В
одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в
другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Городничий (тихо, Добчинскому).Слушайте: вы побегите, да бегом, во все лопатки, и снесите две записки:
одну в богоугодное заведение Землянике, а
другую жене. (Хлестакову.)Осмелюсь ли я попросить позволения написать в вашем присутствии
одну строчку к жене, чтоб она приготовилась к принятию почтенного гостя?
Городничий (в сторону, с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят, с
одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с
другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?