Помните, потом в феврале, когда пронеслась весть, вы вдруг прибежали ко мне перепуганный и стали требовать, чтоб я тотчас же дала вам удостоверение, в виде письма, что затеваемый журнал до вас совсем не касается, что молодые люди ходят ко мне, а не к вам, а что вы только
домашний учитель, который живет в доме потому, что ему еще недодано жалование, не так ли?
— Воспитанник Московского воспитательного дома, выпущен первоначально в качестве
домашнего учителя музыки; но, так как имею семейство, пожелал поступить в коронную службу.
Этот шут, — продолжала она, указывая концом веера на завывавшего актера (он исполнял роль
домашнего учителя), — напомнил мне мою молодость: я тоже была влюблена в учителя.
Помню, что увлеченный, вероятно, его примером, Тимофей Николаевич, которым в то время бредили московские барыни, в свою очередь, рассказал, своим особенным невозмутимым тоном с пришепетыванием, анекдот об одном лице, державшем у него экзамен из истории для получения права
домашнего учителя.
Звание
домашнего учителя, по беспечности характера, ему очень нравилось, и потому, кончив курс гимназии, он продолжал заниматься частными уроками, перебывал по крайней мере в пятнадцати губерниях, попал, наконец, в Москву и поступил к одной старухе, для образования ее внучка.
Неточные совпадения
Все любили молодого
учителя — Кирила Петрович за его смелое проворство на охоте, Марья Кириловна за неограниченное усердие и робкую внимательность, Саша — за снисходительность к его шалостям,
домашние — за доброту и за щедрость, повидимому несовместную с его состоянием.
— Ma foi, mon officier [Право, господин офицер… (фр.).]… я слыхал о нем мало доброго. Сказывают, что он барин гордый и своенравный, жестокий в обращении со своими
домашними, что никто не может с ним ужиться, что все трепещут при его имени, что с
учителями (avec les outchitels) он не церемонится и уже двух засек до смерти.
Справедливость заставляет сказать, что едва ли не ранее прочих и не сильнее прочих в это новое выделение вошли молодые
учители, уездные и
домашние; за ними несколько позже и несколько слабее — чиновники, затем, еще моментом позже, зато с неудержимым стремлением сюда ринулись семинаристы.
Сюда попадали некоторые молодые дворяне, семинаристы,
учители уездные,
учители домашние, чиновники самых различных ведомств и даже духовенство.
Мужчин, правда, было немного: всего три какие-то неизвестные мне солидные господина, молодой помощник пастора,
учитель из Анненшуле, неизбежный на всяком земном пространстве поляк с черными висячими усами, которого Шульц весьма фамильярно называл почему-то «паном Кошутом», и сын булочника Шперлинга, свежий, веселый, белокурый немец, точно испеченный в собственной булочной на
домашних душистых сливках и розовом масле.