Неточные совпадения
Я могу еще остановиться; остановясь, я могу завтра же целую половину потерянной чести воротить, но я не остановлюсь, я совершу подлый замысел, и
будь ты вперед
свидетелем, что я заранее и зазнамо говорю это!
— Слушай, я разбойника Митьку хотел сегодня
было засадить, да и теперь еще не знаю, как решу. Конечно, в теперешнее модное время принято отцов да матерей за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и в наше время не позволено стариков отцов за волосы таскать, да по роже каблуками на полу бить, в их собственном доме, да похваляться прийти и совсем убить — все при свидетелях-с. Я бы, если бы захотел, скрючил его и мог бы за вчерашнее сейчас засадить.
— Вы, Алексей Федорович, вы
были вчера
свидетелем этого… ужаса и видели, какова я
была.
Он вдруг умолк и как бы задумался. Слова
были странные. Отец Иосиф,
свидетель вчерашнего земного поклона старца, переглянулся с отцом Паисием. Алеша не вытерпел.
Пригласил отец этого молодца не то чтоб из страху пред капитаном, характера он
был весьма неробкого, а так лишь, на всякий случай, более чтоб иметь
свидетеля.
Но, таким образом, запомнился и обозначился факт, что «накануне некоторого события, в полдень, у Мити не
было ни копейки и что он, чтобы достать денег, продал часы и занял три рубля у хозяев, и все при
свидетелях».
— Мы это все проверим, ко всему еще возвратимся при допросе
свидетелей, который
будет, конечно, происходить в вашем присутствии, — заключил допрос Николай Парфенович. — Теперь же позвольте обратиться к вам с просьбою выложить сюда на стол все ваши вещи, находящиеся при вас, а главное, все деньги, какие только теперь имеете.
Между тем надо
было оканчивать дело: следовало неотложно перейти к допросу
свидетелей.
А потому и опустим о том, как Николай Парфенович внушал каждому призываемому
свидетелю, что тот должен показывать по правде и совести и что впоследствии должен
будет повторить это показание свое под присягой.
Когда подписан
был протокол, Николай Парфенович торжественно обратился к обвиняемому и прочел ему «Постановление», гласившее, что такого-то года и такого-то дня, там-то, судебный следователь такого-то окружного суда, допросив такого-то (то
есть Митю) в качестве обвиняемого в том-то и в том-то (все вины
были тщательно прописаны) и принимая во внимание, что обвиняемый, не признавая себя виновным во взводимых на него преступлениях, ничего в оправдание свое не представил, а между тем
свидетели (такие-то) и обстоятельства (такие-то) его вполне уличают, руководствуясь такими-то и такими-то статьями «Уложения о наказаниях» и т. д., постановил: для пресечения такому-то (Мите) способов уклониться от следствия и суда, заключить его в такой-то тюремный замок, о чем обвиняемому объявить, а копию сего постановления товарищу прокурора сообщить и т. д., и т. д.
Этот ужасный процесс… я непременно поеду, я готовлюсь, меня внесут в креслах, и притом я могу сидеть, со мной
будут люди, и вы знаете ведь, я в
свидетелях.
Про Перхотина, про трактир, про лавку Плотниковых, про
свидетелей в Мокром и говорить
было нечего.
Воротился к себе на кровать, лег да и думаю в страхе: «Вот коли убит Григорий Васильевич совсем, так тем самым очень худо может произойти, а коли не убит и очнется, то оченно хорошо это произойдет, потому они
будут тогда
свидетелем, что Дмитрий Федорович приходили, а стало
быть, они и убили, и деньги унесли-с».
На некотором расстоянии дальше, в глубь залы, начинались места для публики, но еще пред балюстрадой стояло несколько кресел для тех
свидетелей, уже давших свое показание, которые
будут оставлены в зале.
Список
был длинный; четверо из
свидетелей не явились: Миусов, бывший в настоящее время уже в Париже, но показание которого имелось еще в предварительном следствии, госпожа Хохлакова и помещик Максимов по болезни и Смердяков за внезапною смертью, причем
было представлено свидетельство от полиции.
Не знаю,
были ли
свидетели прокурорские и от защиты разделены председателем как-нибудь на группы и в каком именно порядке предположено
было вызывать их.
С наслаждением рассказывали, например, потом, как он всех прокурорских
свидетелей сумел вовремя «подвести» и, по возможности, сбить, а главное, подмарать их нравственную репутацию, а стало
быть, само собой подмарать и их показания.
Слышалось, виделось, что
свидетель был простодушен и беспристрастен.
Замечу, что Ракитин
был из самых важных
свидетелей и которым несомненно дорожил прокурор.
С этого процесса господин Ракитин в первый раз заявил себя и стал заметен; прокурор знал, что
свидетель готовит в журнал статью о настоящем преступлении и потом уже в речи своей (что увидим ниже) цитовал несколько мыслей из статьи, значит, уже
был с нею знаком.
Да и вообще, когда начались
свидетели а décharge, [защиты (фр.).] то
есть вызванные защитником, то судьба как бы вдруг и даже серьезно улыбнулась Мите и — что всего замечательнее — неожиданно даже для самой защиты.
Но судебный пристав доложил тогда председателю, что, по внезапному нездоровью или какому-то припадку,
свидетель не может явиться сейчас, но только что оправится, то когда угодно готов
будет дать свое показание.
Появление его в первую минуту
было почти не замечено: главные
свидетели, особенно две соперницы,
были уже допрошены; любопытство
было пока удовлетворено.
Предстояло еще выслушать несколько
свидетелей, которые, вероятно, ничего особенного не могли сообщить ввиду всего, что
было уже сообщено.
Председатель начал
было с того, что он
свидетель без присяги, что он может показывать или умолчать, но что, конечно, все показанное должно
быть по совести, и т. д., и т. д. Иван Федорович слушал и мутно глядел на него; но вдруг лицо его стало медленно раздвигаться в улыбку, и только что председатель, с удивлением на него смотревший, кончил говорить, он вдруг рассмеялся.
— То-то и
есть, что не имею
свидетелей. Собака Смердяков не пришлет с того света вам показание… в пакете. Вам бы все пакетов, довольно и одного. Нет у меня
свидетелей… Кроме только разве одного, — задумчиво усмехнулся он.
Знаю только, что потом, когда уже все успокоилось и все поняли, в чем дело, судебному приставу таки досталось, хотя он и основательно объяснил начальству, что
свидетель был все время здоров, что его видел доктор, когда час пред тем с ним сделалась легкая дурнота, но что до входа в залу он все говорил связно, так что предвидеть
было ничего невозможно; что он сам, напротив, настаивал и непременно хотел дать показание.
Да и показания остальных
свидетелей были лишь повторением и подтверждением прежних, хотя все со своими характерными особенностями.
Но скажут мне, может
быть, он именно притворился, чтоб на него, как на больного, не подумали, а подсудимому сообщил про деньги и про знаки именно для того, чтоб тот соблазнился и сам пришел, и убил, и когда, видите ли, тот, убив, уйдет и унесет деньги и при этом, пожалуй, нашумит, нагремит, разбудит
свидетелей, то тогда, видите ли, встанет и Смердяков, и пойдет — ну что же делать пойдет?
«Нечего уже ему
было беречь себя, — говорил Ипполит Кириллович, — два-три раза он чуть-чуть
было не сознался вполне, почти намекал и только разве не договаривал (здесь следовали показания
свидетелей).
И вот мы этому всему
были тогда
свидетелями.
„Нет, дескать, может ли
быть такая чувствительность в такую минуту; это-де неестественно, а соскочил он именно для того, чтоб убедиться: жив или убит единственный
свидетель его злодеяния, а стало
быть, тем и засвидетельствовал, что он совершил это злодеяние, так как не мог соскочить в сад по какому-нибудь другому поводу, влечению или чувству“.
Убийца соскакивает вниз из предосторожности, чтоб убедиться, жив или нет
свидетель, а между тем только что оставил в кабинете убитого им отца своего, по свидетельству самого же обвинителя, колоссальную на себя улику в виде разорванного пакета, на котором
было написано, что в нем лежали три тысячи.
Нет, если мы уж так расчетливы и жестокосерды, то не лучше ли бы
было, соскочив, просто огорошить поверженного слугу тем же самым пестом еще и еще раз по голове, чтоб уж убить его окончательно и, искоренив
свидетеля, снять с сердца всякую заботу?
Возразят, пожалуй: „
Есть свидетели, что он прокутил в селе Мокром все эти три тысячи, взятые у госпожи Верховцевой, за месяц перед катастрофой, разом, как одну копейку, стало
быть, не мог отделить от них половину“.
Ведь показал же
свидетель Максимов, что у подсудимого
было в руках двадцать тысяч.
Он послал
было своего младшего брата к отцу просить у него эти три тысячи в последний раз, но, не дождавшись ответа, ворвался сам и кончил тем, что избил старика при
свидетелях.
А вот именно потому, что найден труп убитого отца, потому что
свидетель видел подсудимого в саду, вооруженного и убегающего, и сам
был повержен им, стало
быть, и совершилось все по написанному, а потому и письмо не смешное, а роковое.