Неточные совпадения
Видя, что «Алешка Карамазов», когда заговорят «про это», быстро затыкает уши пальцами, они становились иногда подле него нарочно толпой и, насильно отнимая руки от ушей его, кричали ему в оба уха скверности, а тот рвался, спускался на пол, ложился, закрывался, и все это не
говоря им ни
слова, не бранясь, молча перенося обиду.
Про старца Зосиму
говорили многие, что он, допуская к себе столь многие годы всех приходивших к нему исповедовать сердце свое и жаждавших от него совета и врачебного
слова, до того много принял в душу свою откровений, сокрушений, сознаний, что под конец приобрел прозорливость уже столь тонкую, что с первого взгляда на лицо незнакомого, приходившего к нему, мог угадывать: с чем тот пришел, чего тому нужно и даже какого рода мучение терзает его совесть, и удивлял, смущал и почти пугал иногда пришедшего таким знанием тайны его, прежде чем тот молвил
слово.
— А пожалуй; вы в этом знаток. Только вот что, Федор Павлович, вы сами сейчас изволили упомянуть, что мы дали
слово вести себя прилично, помните.
Говорю вам, удержитесь. А начнете шута из себя строить, так я не намерен, чтобы меня с вами на одну доску здесь поставили… Видите, какой человек, — обратился он к монаху, — я вот с ним боюсь входить к порядочным людям.
— Тем самым и Никитушка меня утешал, в одно
слово, как ты,
говорил: «Неразумная ты,
говорит, чего плачешь, сыночек наш наверно теперь у Господа Бога вместе с ангелами воспевает».
— О, как вы
говорите, какие смелые и высшие
слова, — вскричала мамаша. — Вы скажете и как будто пронзите. А между тем счастие, счастие — где оно? Кто может сказать про себя, что он счастлив? О, если уж вы были так добры, что допустили нас сегодня еще раз вас видеть, то выслушайте всё, что я вам прошлый раз не договорила, не посмела сказать, всё, чем я так страдаю, и так давно, давно! Я страдаю, простите меня, я страдаю… — И она в каком-то горячем порывистом чувстве сложила пред ним руки.
Послушайте, вы целитель, вы знаток души человеческой; я, конечно, не смею претендовать на то, чтобы вы мне совершенно верили, но уверяю вас самым великим
словом, что я не из легкомыслия теперь
говорю, что мысль эта о будущей загробной жизни до страдания волнует меня, до ужаса и испуга…
Утверждали и у нас иные из господ, что все это она делает лишь из гордости, но как-то это не вязалось: она и говорить-то ни
слова не умела и изредка только шевелила что-то языком и мычала — какая уж тут гордость.
Она вся вздрогнула, посмотрела пристально секунду, страшно побледнела, ну как скатерть, и вдруг, тоже ни
слова не
говоря, не с порывом, а мягко так, глубоко, тихо, склонилась вся и прямо мне в ноги — лбом до земли, не по-институтски, по-русски!
Кроме одного, вправду, случая: на другой день после ее посещения прошмыгнула ко мне их горничная и, ни
слова не
говоря, пакет передала.
— Коль придешь, сделай вид, что сам пришел, навестить пришел. Никому не
говори, что я звал. Ивану ни
слова не
говори.
Теперь с чем же он вас послал ко мне (я так и знала, что он вас пошлет!) —
говорите просто, самое последнее
слово говорите!..
Алеша, разумеется, не думал об этом, но, хоть и очарованный, он, с неприятным каким-то ощущением и как бы жалея, спрашивал себя: зачем это она так тянет
слова и не может
говорить натурально?
— И не смейте
говорить мне такие
слова, обаятельница, волшебница! Вами-то гнушаться? Вот я нижнюю губку вашу еще раз поцелую. Она у вас точно припухла, так вот чтоб она еще больше припухла, и еще, еще… Посмотрите, как она смеется, Алексей Федорович, сердце веселится, глядя на этого ангела… — Алеша краснел и дрожал незаметною малою дрожью.
— Ах нет, я вам не давала такого
слова. Вы это сами мне все
говорили, а я не давала.
— Ни шагу, ни
слова! Не
говорите, не отвечайте ничего, она уйдет, сейчас уйдет!
Противник этот был чрезвычайно опасный, несмотря на то, что он, как молчальник, почти и не
говорил ни с кем ни
слова.
Ел он, как
говорили (да оно и правда было), всего лишь по два фунта хлеба в три дня, не более; приносил ему их каждые три дня живший тут же на пасеке пасечник, но даже и с этим прислуживавшим ему пасечником отец Ферапонт тоже редко когда молвил
слово.
Она знала все время, что я ее люблю, хоть я и никогда не
говорил ей ни
слова о моей любви, — знала, но меня не любила.
«Мама,
говорит, я помню эту сосну, как со сна», — то есть «сосну, как со сна» — это как-то она иначе выразилась, потому что тут путаница, «сосна»
слово глупое, но только она мне наговорила по этому поводу что-то такое оригинальное, что я решительно не возьмусь передать.
«Был,
говорят, да весь вышел» — этими самыми
словами их хозяева сообщили.
Об остальных слезах человеческих, которыми пропитана вся земля от коры до центра, я уж ни
слова не
говорю, я тему мою нарочно сузил.
— А пленник тоже молчит? Глядит на него и не
говорит ни
слова?
Начался Великий пост, а Маркел не хочет поститься, бранится и над этим смеется: «Все это бредни,
говорит, и нет никакого и Бога», — так что в ужас привел и мать и прислугу, да и меня малого, ибо хотя был я и девяти лет всего, но, услышав
слова сии, испугался очень и я.
И дивились все
словам его, так он это странно и так решительно
говорил; умилялись и плакали.
Там убийцы, разбойники, а ты чего такого успел нагрешить, что себя больше всех обвиняешь?» — «Матушка, кровинушка ты моя,
говорит (стал он такие любезные
слова тогда
говорить, неожиданные), кровинушка ты моя милая, радостная, знай, что воистину всякий пред всеми за всех и за все виноват.
Много еще
говорил он таких дивных и прекрасных, хотя и непонятных нам тогда
слов.
— «Да неужто, — спрашивает юноша, — и у них Христос?» — «Как же может быть иначе, —
говорю ему, — ибо для всех
слово, все создание и вся тварь, каждый листик устремляется к
слову, Богу славу поет, Христу плачет, себе неведомо, тайной жития своего безгрешного совершает сие.
«То-то вот и есть, — отвечаю им, — это-то вот и удивительно, потому следовало бы мне повиниться, только что прибыли сюда, еще прежде ихнего выстрела, и не вводить их в великий и смертный грех, но до того безобразно,
говорю, мы сами себя в свете устроили, что поступить так было почти и невозможно, ибо только после того, как я выдержал их выстрел в двенадцати шагах,
слова мои могут что-нибудь теперь для них значить, а если бы до выстрела, как прибыли сюда, то сказали бы просто: трус, пистолета испугался и нечего его слушать.
И всякий-то мне ласковое
слово скажет, отговаривать начали, жалеть даже: «Что ты над собой делаешь?» — «Нет,
говорят, он у нас храбрый, он выстрел выдержал и из своего пистолета выстрелить мог, а это ему сон накануне приснился, чтоб он в монахи пошел, вот он отчего».
Но о себе он не
говорил почти ни
слова, а все меня обо мне же расспрашивал.
Я шел сюда, чтобы погибнуть, и
говорил: «Пусть, пусть!» — и это из-за моего малодушия, а она через пять лет муки, только что кто-то первый пришел и ей искреннее
слово сказал, — все простила, все забыла и плачет!
— Молчи, злая душа, — яростно крикнула ему Грушенька, — никогда ты мне таких
слов не
говорил, какие он мне пришел сказать.
«Кто-то посетил мою душу в тот час», —
говорил он потом с твердою верой в
слова свои…
Пан с трубкой
говорил по-русски порядочно, по крайней мере гораздо лучше, чем представлялся. Русские
слова, если и употреблял их, коверкал на польский лад.
— По-русски,
говори по-русски, чтобы ни одного
слова польского не было! — закричала она на него. —
Говорил же прежде по-русски, неужели забыл в пять лет! — Она вся покраснела от гнева.
— Боже! Это он старика отца своего убил! — вскричала она, всплеснув руками. — Никаких я ему денег не давала, никаких! О, бегите, бегите!.. Не
говорите больше ни
слова! Спасайте старика, бегите к отцу его, бегите!
— С вами
говорит благородный человек, благороднейшее лицо, главное, — этого не упускайте из виду — человек, наделавший бездну подлостей, но всегда бывший и остававшийся благороднейшим существом, как существо, внутри, в глубине, ну, одним
словом, я не умею выразиться…
Ну, одним
словом,
говорил, и она поняла.
— Вы хотели сказать: «украли»?
Говорите теперь
слова прямо. Да, я считаю, что я их все равно что украл, а если хотите, действительно «присвоил». Но по-моему, украл. А вчера вечером так уж совсем украл.
Я объяснюсь точнее: вы объявили нам наконец вашу тайну, по
словам вашим столь «позорную», хотя в сущности — то есть, конечно, лишь относительно
говоря — этот поступок, то есть именно присвоение чужих трех тысяч рублей, и, без сомнения, лишь временное, — поступок этот, на мой взгляд по крайней мере, есть лишь в высшей степени поступок легкомысленный, но не столь позорный, принимая, кроме того, во внимание и ваш характер…
Оказалось, что по-русски они умели даже весьма и весьма правильно
говорить, кроме разве выговора иных
слов.
— Видишь, Смуров, не люблю я, когда переспрашивают, если не понимают с первого
слова. Иного и растолковать нельзя. По идее мужика, школьника порют и должны пороть: что, дескать, за школьник, если его не порют? И вдруг я скажу ему, что у нас не порют, ведь он этим огорчится. А впрочем, ты этого не понимаешь. С народом надо умеючи
говорить.
— Когда вам будет больше лет, то вы сами увидите, какое значение имеет на убеждение возраст. Мне показалось тоже, что вы не свои
слова говорите, — скромно и спокойно ответил Алеша, но Коля горячо его прервал.
— Еще бы не раздражен, завтра судят. И шла с тем, чтоб об завтрашнем ему мое
слово сказать, потому, Алеша, страшно мне даже и подумать, что завтра будет! Ты вот
говоришь, что он раздражен, да я-то как раздражена! А он об поляке! Экой дурак! Вот к Максимушке небось не ревнует.
Поэты,
говорит, все так раздражительны…» Одним
словом, такие насмешки под видом самого благородного тона.
Ко мне же прислала сказать, что не придет ко мне вовсе и впредь никогда не хочет ходить, а когда я сама к ней потащилась, то бросилась меня целовать и плакать и, целуя, так и выпихнула вон, ни
слова не
говоря, так что я так ничего и не узнала.
— Она страдает. Зачем же ты ей
говоришь… иногда… такие
слова, что она надеется? — с робким упреком продолжал Алеша, — ведь я знаю, что ты ей подавал надежду, прости, что я так
говорю, — прибавил он.
— То же самое и в больнице,
говоря с вами, разумел, а только полагал, что вы и без лишних
слов поймете и прямого разговора не желаете сами, как самый умный человек-с.
— Пусть этим всем моим
словам, что вам теперь
говорил, в суде не поверят-с, зато в публике поверят-с, и вам стыдно станет-с.
Пан Муссялович вставлял страшно много польских
слов в свои фразы и, видя, что это только возвышает его в глазах председателя и прокурора, возвысил наконец свой дух окончательно и стал уже совсем
говорить по-польски.