Неточные совпадения
Федор Павлович мигом завел в
доме целый гарем и самое забубенное пьянство, а в антрактах ездил чуть не по всей губернии и слезно жаловался всем и каждому на покинувшую его Аделаиду Ивановну, причем сообщал такие подробности, которые слишком бы стыдно
было сообщать супругу о своей брачной жизни.
Пока он докучал всем своими слезами и жалобами, а
дом свой обратил в развратный вертеп, трехлетнего мальчика Митю взял на свое попечение верный слуга этого
дома Григорий, и не позаботься он тогда о нем, то, может
быть, на ребенке некому
было бы переменить рубашонку.
Он долго потом рассказывал, в виде характерной черты, что когда он заговорил с Федором Павловичем о Мите, то тот некоторое время имел вид совершенно не понимающего, о каком таком ребенке идет дело, и даже как бы удивился, что у него
есть где-то в
доме маленький сын.
Петр Александрович повел дело горячо и даже назначен
был (купно с Федором Павловичем) в опекуны ребенку, потому что все же после матери оставалось именьице —
дом и поместье.
Софья Ивановна
была из «сироток», безродная с детства, дочь какого-то темного дьякона, взросшая в богатом
доме своей благодетельницы, воспитательницы и мучительницы, знатной генеральши-старухи, вдовы генерала Ворохова.
Вообще судя, странно
было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный на вид, вдруг явился в такой безобразный
дом, к такому отцу, который всю жизнь его игнорировал, не знал его и не помнил, и хоть не дал бы, конечно, денег ни за что и ни в каком случае, если бы сын у него попросил, но все же всю жизнь боялся, что и сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь придут да и попросят денег.
— Убедительно и вас прошу не беспокоиться и не стесняться, — внушительно проговорил ему старец… — Не стесняйтесь,
будьте совершенно как
дома. А главное, не стыдитесь столь самого себя, ибо от сего лишь все и выходит.
Флигель этот стоял на дворе,
был обширен и прочен; в нем же определил Федор Павлович
быть и кухне, хотя кухня
была и в
доме: не любил он кухонного запаха, и кушанье приносили через двор зимой и летом.
Домой, то
есть в
дом тех хозяев, у которых жил ее покойный отец, она являлась примерно раз в неделю, а по зимам приходила и каждый день, но только лишь на ночь, и ночует либо в сенях, либо в коровнике.
Вот и случилось, что однажды (давненько это
было), в одну сентябрьскую светлую и теплую ночь, в полнолуние, весьма уже по-нашему поздно, одна хмельная ватага разгулявшихся наших господ, молодцов пять или шесть, возвращалась из клуба «задами» по
домам.
Он слишком хорошо понял, что приказание переезжать, вслух и с таким показным криком, дано
было «в увлечении», так сказать даже для красоты, — вроде как раскутившийся недавно в их же городке мещанин, на своих собственных именинах, и при гостях, рассердясь на то, что ему не дают больше водки, вдруг начал бить свою же собственную посуду, рвать свое и женино платье, разбивать свою мебель и, наконец, стекла в
доме и все опять-таки для красы; и все в том же роде, конечно, случилось теперь и с папашей.
Были и гряды с малиной, крыжовником, смородиной, тоже всё около заборов; грядки с овощами близ самого
дома, заведенные, впрочем, недавно.
А вторая эта жена, уже покойница,
была из знатного, какого-то большого генеральского
дома, хотя, впрочем, как мне достоверно известно, денег подполковнику тоже никаких не принесла.
Сидел я тогда
дома,
были сумерки, и только что хотел выходить, оделся, причесался, платок надушил, фуражку взял, как вдруг отворяется дверь и — предо мною, у меня на квартире, Катерина Ивановна.
Стол же
был, по всегдашнему обыкновению, накрыт в зале, хотя в
доме находилась и настоящая столовая.
Эта зала
была самая большая в
доме комната, с какою-то старинною претензией меблированная.
Тем временем Иван и Григорий подняли старика и усадили в кресла. Лицо его
было окровавлено, но сам он
был в памяти и с жадностью прислушивался к крикам Дмитрия. Ему все еще казалось, что Грушенька вправду где-нибудь в
доме. Дмитрий Федорович ненавистно взглянул на него уходя.
— Нельзя наверно угадать. Ничем, может
быть: расплывется дело. Эта женщина — зверь. Во всяком случае, старика надо в
доме держать, а Дмитрия в
дом не пускать.
Было уже семь часов и смеркалось, когда Алеша пошел к Катерине Ивановне, занимавшей один очень просторный и удобный
дом на Большой улице.
Одна из них приходилась, впрочем, теткой лишь сестре Агафье Ивановне; это
была та бессловесная особа в
доме ее отца, которая ухаживала за нею там вместе с сестрой, когда она приехала к ним туда из института.
Он
был совсем один во всем
доме (Смердяков тоже ушел за провизией к обеду).
— Слушай, я разбойника Митьку хотел сегодня
было засадить, да и теперь еще не знаю, как решу. Конечно, в теперешнее модное время принято отцов да матерей за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и в наше время не позволено стариков отцов за волосы таскать, да по роже каблуками на полу бить, в их собственном
доме, да похваляться прийти и совсем убить — все при свидетелях-с. Я бы, если бы захотел, скрючил его и мог бы за вчерашнее сейчас засадить.
Хотя госпожа Хохлакова проживала большею частию в другой губернии, где имела поместье, или в Москве, где имела собственный
дом, но и в нашем городке у нее
был свой
дом, доставшийся от отцов и дедов.
— Не мудрено, Lise, не мудрено… от твоих же капризов и со мной истерика
будет, а впрочем, она так больна, Алексей Федорович, она всю ночь
была так больна, в жару, стонала! Я насилу дождалась утра и Герценштубе. Он говорит, что ничего не может понять и что надо обождать. Этот Герценштубе всегда придет и говорит, что ничего не может понять. Как только вы подошли к
дому, она вскрикнула и с ней случился припадок, и приказала себя сюда в свою прежнюю комнату перевезть…
Занавеска отдернулась, и Алеша увидел давешнего врага своего, в углу, под образами, на прилаженной на лавке и на стуле постельке. Мальчик лежал накрытый своим пальтишком и еще стареньким ватным одеяльцем. Очевидно,
был нездоров и, судя по горящим глазам, в лихорадочном жару. Он бесстрашно, не по-давешнему, глядел теперь на Алешу: «
Дома, дескать, теперь не достанешь».
Выйдя от Lise, Алеша не заблагорассудил пройти к госпоже Хохлаковой и, не простясь с нею, направился
было из
дому. Но только что отворил дверь и вышел на лестницу, откуда ни возьмись пред ним сама госпожа Хохлакова. С первого слова Алеша догадался, что она поджидала его тут нарочно.
«Пусть благодетель мой умрет без меня, но по крайней мере я не
буду укорять себя всю жизнь, что, может
быть, мог бы что спасти и не спас, прошел мимо, торопился в свой
дом.
Впоследствии начались в
доме неурядицы, явилась Грушенька, начались истории с братом Дмитрием, пошли хлопоты — говорили они и об этом, но хотя Смердяков вел всегда об этом разговор с большим волнением, а опять-таки никак нельзя
было добиться, чего самому-то ему тут желается.
Вошел
было в станционный
дом, огляделся кругом, взглянул
было на смотрительшу и вдруг вышел обратно на крыльцо.
Был он старше меня годов на восемь, характера вспыльчивого и раздражительного, но добрый, не насмешливый и странно как молчаливый, особенно в своем
доме, со мной, с матерью и с прислугой.
Главное же в том заключалось, что, как узнал я тогда же,
был этот молодой помещик женихом ее уже давно и что сам же я встречал его множество раз в ихнем
доме, но не примечал ничего, ослепленный своими достоинствами.
Был он в городе нашем на службе уже давно, место занимал видное, человек
был уважаемый всеми, богатый, славился благотворительностью, пожертвовал значительный капитал на богадельню и на сиротский
дом и много, кроме того, делал благодеяний тайно, без огласки, что все потом по смерти его и обнаружилось.
«Вы спрашиваете, что я именно ощущал в ту минуту, когда у противника прощения просил, — отвечаю я ему, — но я вам лучше с самого начала расскажу, чего другим еще не рассказывал», — и рассказал ему все, что произошло у меня с Афанасием и как поклонился ему до земли. «Из сего сами можете видеть, — заключил я ему, — что уже во время поединка мне легче
было, ибо начал я еще
дома, и раз только на эту дорогу вступил, то все дальнейшее пошло не только не трудно, а даже радостно и весело».
Было им совершено великое и страшное преступление, четырнадцать лет пред тем, над одною богатою госпожой, молодою и прекрасною собой, вдовой помещицей, имевшею в городе нашем для приезда собственный
дом.
Перестав ходить, он, зная расположение ее
дома, пробрался к ней ночью из сада чрез крышу, с превеликою дерзостью, рискуя
быть обнаруженным.
И вот что же случилось: все пришли в удивление и в ужас, и никто не захотел поверить, хотя все выслушали с чрезвычайным любопытством, но как от больного, а несколько дней спустя уже совсем решено
было во всех
домах и приговорено, что несчастный человек помешался.
Дом же Морозовой
был большой, каменный, двухэтажный, старый и очень неприглядный на вид; в нем проживала уединенно сама хозяйка, старая женщина, с двумя своими племянницами, тоже весьма пожилыми девицами.
Дом этот
был старый, мрачный, очень обширный, двухэтажный, с надворными строениями и с флигелем.
И дети, и приказчики теснились в своих помещениях, но верх
дома занимал старик один и не пускал к себе жить даже дочь, ухаживавшую за ним и которая в определенные часы и в неопределенные зовы его должна
была каждый раз взбегать к нему наверх снизу, несмотря на давнишнюю одышку свою.
— А-ай! — закричала старушонка, но Мити и след простыл; он побежал что
было силы в
дом Морозовой. Это именно
было то время, когда Грушенька укатила в Мокрое, прошло не более четверти часа после ее отъезда. Феня сидела со своею бабушкой, кухаркой Матреной, в кухне, когда вдруг вбежал «капитан». Увидав его, Феня закричала благим матом.
Тут вблизи в саду стояла банька, но с забора видны
были и освещенные окна
дома.
Выходная дверь из
дома в сад в левой стороне фасада
была заперта, и он это нарочно и тщательно высмотрел проходя.
Может
быть, угрызение совести кольнуло его за то, что он спит, а
дом без сторожа «в такое опасное время».
Ровно десять минут спустя Дмитрий Федорович вошел к тому молодому чиновнику, Петру Ильичу Перхотину, которому давеча заложил пистолеты.
Было уже половина девятого, и Петр Ильич, напившись
дома чаю, только что облекся снова в сюртук, чтоб отправиться в трактир «Столичный город» поиграть на биллиарде. Митя захватил его на выходе. Тот, увидев его и его запачканное кровью лицо, так и вскрикнул...
Да и во всех четырех «чистых» комнатах этого
дома везде
были кровати.
На этом пункте Петр Ильич настаивал обстоятельно и хотя в результате твердо ничего не узнал, но все же вынес почти убеждение, что никуда Дмитрий Федорович и бегать не мог, как в
дом родителя, и что, стало
быть, там непременно должно
было нечто произойти.
Казалось бы, что всего прямее и ближе
было бы ему теперь отправиться в
дом Федора Павловича узнать, не случилось ли там чего, а если случилось, то что именно, и, уже убедившись неоспоримо, тогда только идти к исправнику, как твердо уже положил Петр Ильич.
Тут, конечно, прямо представляется, что в решении молодого человека идти ночью, почти в одиннадцать часов, в
дом к совершенно незнакомой ему светской барыне, поднять ее, может
быть, с постели, с тем чтобы задать ей удивительный по своей обстановке вопрос, заключалось, может
быть, гораздо еще больше шансов произвести скандал, чем идти к Федору Павловичу.
Было ровно одиннадцать часов, когда он вступил в
дом госпожи Хохлаковой.
Мне очень лестно бы
было вас принимать и впредь в моем
доме.