Неточные совпадения
Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении. А именно:
хотя я и называю Алексея Федоровича моим героем, но, однако, сам знаю, что человек он отнюдь не великий, а посему и предвижу неизбежные вопросы вроде таковых: чем же замечателен ваш Алексей Федорович, что вы выбрали его своим героем? Что сделал он такого?
Кому и чем известен? Почему я, читатель, должен тратить время на изучение фактов его жизни?
А Дмитрий Федорович
хочет эту крепость золотым ключом отпереть, для чего он теперь надо мной и куражится,
хочет с меня денег сорвать, а пока уж тысячи на эту обольстительницу просорил; на то и деньги занимает беспрерывно, и, между прочим, у
кого, как вы думаете?
— В происшедшем скандале мы все виноваты! — горячо проговорил он, — но я все же ведь не предчувствовал, идя сюда,
хотя и знал, с
кем имею дело…
Вот в эти-то мгновения он и любил, чтобы подле, поблизости, пожалуй хоть и не в той комнате, а во флигеле, был такой человек, преданный, твердый, совсем не такой, как он, не развратный, который
хотя бы все это совершающееся беспутство и видел и знал все тайны, но все же из преданности допускал бы это все, не противился, главное — не укорял и ничем бы не грозил, ни в сем веке, ни в будущем; а в случае нужды так бы и защитил его, — от
кого?
С тех пор многие годы он ни разу о своем ребенке не упомянул, да и Марфа Игнатьевна ни разу при нем про ребенка своего не вспоминала, а когда с
кем случалось говорить о своем «деточке», то говорила шепотом,
хотя бы тут и не было Григория Васильевича.
Одному барчонку пришел вдруг в голову совершенно эксцентрический вопрос на невозможную тему: «Можно ли, дескать,
хотя кому бы то ни было, счесть такого зверя за женщину, вот хоть бы теперь, и проч.».
Да и был он уверен вполне, что отец
кого другого, а его обидеть не
захочет.
Испугалась ужасно: «Не пугайте, пожалуйста, от
кого вы слышали?» — «Не беспокойтесь, говорю, никому не скажу, а вы знаете, что я на сей счет могила, а вот что
хотел я вам только на сей счет тоже в виде, так сказать, „всякого случая“ присовокупить: когда потребуют у папаши четыре-то тысячки пятьсот, а у него не окажется, так чем под суд-то, а потом в солдаты на старости лет угодить, пришлите мне тогда лучше вашу институтку секретно, мне как раз деньги выслали, я ей четыре-то тысячки, пожалуй, и отвалю и в святости секрет сохраню».
С татарина поганого
кто же станет спрашивать, Григорий Васильевич,
хотя бы и в небесах, за то, что он не христианином родился, и
кто же станет его за это наказывать, рассуждая, что с одного вола двух шкур не дерут.
— Нет, нет, нет, я тебе верю, а вот что: сходи ты к Грушеньке сам аль повидай ее как; расспроси ты ее скорей, как можно скорей, угадай ты сам своим глазом: к
кому она
хочет, ко мне аль к нему? Ась? Что? Можешь аль не можешь?
Он застал нас тогда в отчаянии, в муках, оставленную тем,
кого мы так любили… да ведь она утопиться тогда
хотела, ведь старик этот спас ее, спас ее!
«Все, дескать, могу победить, все мне подвластно;
захочу, и Грушеньку околдую», — и сама ведь себе верила, сама над собой форсила,
кто ж виноват?
Поминайте их на молитве тако: спаси всех, Господи, за
кого некому помолиться, спаси и тех,
кто не
хочет тебе молиться.
— Да с
кем, с
кем? — воскликнула Lise, — мама, вы, верно,
хотите умертвить меня. Я вас спрашиваю — вы мне не отвечаете.
— Это чтобы стих-с, то это существенный вздор-с. Рассудите сами:
кто же на свете в рифму говорит? И если бы мы стали все в рифму говорить,
хотя бы даже по приказанию начальства, то много ли бы мы насказали-с? Стихи не дело, Марья Кондратьевна.
—
Хотя бы я и по знакомству сюда приходил, — начал вновь Смердяков, — но они и здесь меня бесчеловечно стеснили беспрестанным спросом про барина: что, дескать, да как у них,
кто приходит и
кто таков уходит, и не могу ли я что иное им сообщить? Два раза грозили мне даже смертью.
Я не знаю,
кто ты, и знать не
хочу: ты ли это или только подобие его, но завтра же я осужу и сожгу тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги, завтра же по одному моему мановению бросится подгребать к твоему костру угли, знаешь ты это?
Этого как бы трепещущего человека старец Зосима весьма любил и во всю жизнь свою относился к нему с необыкновенным уважением,
хотя, может быть, ни с
кем во всю жизнь свою не сказал менее слов, как с ним, несмотря на то, что когда-то многие годы провел в странствованиях с ним вдвоем по всей святой Руси.
Кто же уверовал в народ Божий, тот узрит и святыню его,
хотя бы и сам не верил в нее до того вовсе.
Замечу еще мельком, что
хотя у нас в городе даже многие знали тогда про нелепое и уродливое соперничество Карамазовых, отца с сыном, предметом которого была Грушенька, но настоящего смысла ее отношений к обоим из них, к старику и к сыну, мало
кто тогда понимал.
Захочу, и не пойду я теперь никуда и ни к
кому,
захочу — завтра же отошлю Кузьме все, что он мне подарил, и все деньги его, а сама на всю жизнь работницей поденной пойду!..
«Ах да, я тут пропустил, а не
хотел пропускать, я это место люблю: это Кана Галилейская, первое чудо… Ах, это чудо, ах, это милое чудо! Не горе, а радость людскую посетил Христос, в первый раз сотворяя чудо, радости людской помог… „
Кто любит людей, тот и радость их любит…“ Это повторял покойник поминутно, это одна из главнейших мыслей его была… Без радости жить нельзя, говорит Митя… Да, Митя… Все, что истинно и прекрасно, всегда полно всепрощения — это опять-таки он говорил…»
Но дворник опросил стучавшегося и, узнав,
кто он и что
хочет он видеть Федосью Марковну по весьма важному делу, отпереть ему наконец решился.
— Это положительно отказываюсь сказать, господа! Видите, не потому, чтоб не мог сказать, али не смел, али опасался, потому что все это плевое дело и совершенные пустяки, а потому не скажу, что тут принцип: это моя частная жизнь, и я не позволю вторгаться в мою частную жизнь. Вот мой принцип. Ваш вопрос до дела не относится, а все, что до дела не относится, есть моя частная жизнь! Долг
хотел отдать, долг чести
хотел отдать, а
кому — не скажу.
— Как
хотите, — мрачно подчинился Митя, — только, пожалуйста, не здесь, а за занавесками.
Кто будет осматривать?
— Это чрезвычайно важно, Дмитрий Федорович: вещественные доказательства в вашу же пользу, и как это вы не
хотите понять?
Кто же вам помогал зашивать месяц назад?
И чувствует он еще, что подымается в сердце его какое-то никогда еще не бывалое в нем умиление, что плакать ему хочется, что
хочет он всем сделать что-то такое, чтобы не плакало больше дитё, не плакала бы и черная иссохшая мать дити, чтоб не было вовсе слез от сей минуты ни у
кого и чтобы сейчас же, сейчас же это сделать, не отлагая и несмотря ни на что, со всем безудержем карамазовским.
Но сам Красоткин, когда Смуров отдаленно сообщил ему, что Алеша
хочет к нему прийти «по одному делу», тотчас же оборвал и отрезал подход, поручив Смурову немедленно сообщить «Карамазову», что он сам знает, как поступать, что советов ни от
кого не просит и что если пойдет к больному, то сам знает, когда пойти, потому что у него «свой расчет».
— Да, несмотря на то, что все такие. Один вы и будьте не такой. Вы и в самом деле не такой, как все: вы вот теперь не постыдились же признаться в дурном и даже в смешном. А нынче
кто в этом сознается? Никто, да и потребность даже перестали находить в самоосуждении. Будьте же не такой, как все;
хотя бы только вы один оставались не такой, а все-таки будьте не такой.
— Чтоб убить — это вы сами ни за что не могли-с, да и не
хотели, а чтобы
хотеть, чтобы другой
кто убил, это вы
хотели.
Похоже было на то, что джентльмен принадлежит к разряду бывших белоручек-помещиков, процветавших еще при крепостном праве; очевидно, видавший свет и порядочное общество, имевший когда-то связи и сохранивший их, пожалуй, и до сих пор, но мало-помалу с обеднением после веселой жизни в молодости и недавней отмены крепостного права обратившийся вроде как бы в приживальщика хорошего тона, скитающегося по добрым старым знакомым, которые принимают его за уживчивый складный характер, да еще и ввиду того, что все же порядочный человек, которого даже и при
ком угодно можно посадить у себя за стол,
хотя, конечно, на скромное место.
Я ведь знаю, тут есть секрет, но секрет мне ни за что не
хотят открыть, потому что я, пожалуй, тогда, догадавшись, в чем дело, рявкну «осанну», и тотчас исчезнет необходимый минус и начнется во всем мире благоразумие, а с ним, разумеется, и конец всему, даже газетам и журналам, потому что
кто ж на них тогда станет подписываться.
Этот вопрос о пакете Фетюкович со своей стороны тоже предлагал всем,
кого мог об этом спросить из свидетелей, с такою же настойчивостью, как и прокурор свой вопрос о разделе имения, и ото всех тоже получал лишь один ответ, что пакета никто не видал,
хотя очень многие о нем слышали.
Он едва взглянул на вошедшего Алешу, да и ни на
кого не
хотел глядеть, даже на плачущую помешанную жену свою, свою «мамочку», которая все старалась приподняться на свои больные ноги и заглянуть поближе на своего мертвого мальчика.
Кто-то крикнул ему, чтоб он надел шляпу, а то теперь холодно, но, услышав, он как бы в злобе шваркнул шляпу на снег и стал приговаривать: «Не
хочу шляпу, не
хочу шляпу!» Мальчик Смуров поднял ее и понес за ним.