Неточные совпадения
Веруй, что
Бог тебя
любит так, как ты и не помышляешь о том, хотя бы со грехом твоим и во грехе твоем
любит.
— Опытом деятельной любви. Постарайтесь
любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии
Бога, и в бессмертии души вашей. Если же дойдете до полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете, и никакое сомнение даже и не возможет зайти в вашу душу. Это испытано, это точно.
— Ты там нужнее. Там миру нет. Прислужишь и пригодишься. Подымутся беси, молитву читай. И знай, сынок (старец
любил его так называть), что и впредь тебе не здесь место. Запомни сие, юноша. Как только сподобит
Бог преставиться мне — и уходи из монастыря. Совсем иди.
Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я целую край той ризы, в которую облекается
Бог мой; пусть я иду в то же самое время вслед за чертом, но я все-таки и твой сын, Господи, и
люблю тебя, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть.
— Надо справиться. От истерики, впрочем, никогда и никто не умирал. Да и пусть истерика,
Бог женщине послал истерику
любя. Не пойду я туда вовсе. К чему лезть опять.
Был муж в земле Уц, правдивый и благочестивый, и было у него столько-то богатства, столько-то верблюдов, столько овец и ослов, и дети его веселились, и
любил он их очень, и молил за них
Бога: может, согрешили они, веселясь.
И сколько тайн разрешенных и откровенных: восстановляет
Бог снова Иова, дает ему вновь богатство, проходят опять многие годы, и вот у него уже новые дети, другие, и
любит он их — Господи: «Да как мог бы он, казалось, возлюбить этих новых, когда тех прежних нет, когда тех лишился?
—
Бог сжалился надо мной и зовет к себе. Знаю, что умираю, но радость чувствую и мир после стольких лет впервые. Разом ощутил в душе моей рай, только лишь исполнил, что надо было. Теперь уже смею
любить детей моих и лобызать их. Мне не верят, и никто не поверил, ни жена, ни судьи мои; не поверят никогда и дети. Милость Божию вижу в сем к детям моим. Умру, и имя мое будет для них незапятнано. А теперь предчувствую
Бога, сердце как в раю веселится… долг исполнил…
Животных
любите: им
Бог дал начало мысли и радость безмятежную.
Бога своего он
любил и веровал в него незыблемо, хотя и возроптал было на него внезапно.
— Ну,
Бог с ним, коли больной. Так неужто ты хотел завтра застрелить себя, экой глупый, да из-за чего? Я вот этаких, как ты, безрассудных,
люблю, — лепетала она ему немного отяжелевшим языком. — Так ты для меня на все пойдешь? А? И неужто ж ты, дурачок, вправду хотел завтра застрелиться! Нет, погоди пока, завтра я тебе, может, одно словечко скажу… не сегодня скажу, а завтра. А ты бы хотел сегодня? Нет, я сегодня не хочу… Ну ступай, ступай теперь, веселись.
— Я, признаюсь, терпеть не могу вступать во все эти препирания, — отрезал он, — можно ведь и не веруя в
Бога любить человечество, как вы думаете? Вольтер же не веровал в
Бога, а
любил человечество? («Опять, опять!» — подумал он про себя.)
— Вольтер в
Бога верил, но, кажется, мало и, кажется, мало
любил и человечество, — тихо, сдержанно и совершенно натурально произнес Алеша, как бы разговаривая с себе равным по летам или даже со старшим летами человеком. Колю именно поразила эта как бы неуверенность Алеши в свое мнение о Вольтере и что он как будто именно ему, маленькому Коле, отдает этот вопрос на решение.
Ракитин говорит, что можно
любить человечество и без
Бога.
— Спасибо тебе! — выговорил он протяжно, точно испуская вздох после обморока. — Теперь ты меня возродил… Веришь ли: до сих пор боялся спросить тебя, это тебя-то, тебя! Ну иди, иди! Укрепил ты меня на завтра, благослови тебя
Бог! Ну, ступай,
люби Ивана! — вырвалось последним словом у Мити.
Россию
люблю, Алексей, русского
Бога люблю, хоть я сам и подлец!
— Я для чего пришла? — исступленно и торопливо начала она опять, — ноги твои обнять, руки сжать, вот так до боли, помнишь, как в Москве тебе сжимала, опять сказать тебе, что ты
Бог мой, радость моя, сказать тебе, что безумно
люблю тебя, — как бы простонала она в муке и вдруг жадно приникла устами к руке его. Слезы хлынули из ее глаз.
А все-таки как ни будем мы злы, чего не дай
Бог, но как вспомним про то, как мы хоронили Илюшу, как мы
любили его в последние дни и как вот сейчас говорили так дружно и так вместе у этого камня, то самый жестокий из нас человек и самый насмешливый, если мы такими сделаемся, все-таки не посмеет внутри себя посмеяться над тем, как он был добр и хорош в эту теперешнюю минуту!
Неточные совпадения
— Анна, ради
Бога не говори так, — сказал он кротко. — Может быть, я ошибаюсь, но поверь, что то, что я говорю, я говорю столько же за себя, как и за тебя. Я муж твой и
люблю тебя.
— Передайте вашей жене, что я
люблю ее как прежде, и что если она не может простить мне мое положение, то я желаю ей никогда не прощать меня. Чтобы простить, надо пережить то, что я пережила, а от этого избави ее
Бог.
— Это ужасно! — сказал Степан Аркадьич, тяжело вздохнув. — Я бы одно сделал, Алексей Александрович. Умоляю тебя, сделай это! — сказал он. — Дело еще не начато, как я понял. Прежде чем ты начнешь дело, повидайся с моею женой, поговори с ней. Она
любит Анну как сестру,
любит тебя, и она удивительная женщина. Ради
Бога поговори с ней! Сделай мне эту дружбу, я умоляю тебя!
«Боже мой, как светло! Это страшно, но я
люблю видеть его лицо и
люблю этот фантастический свет… Муж! ах, да… Ну, и слава
Богу, что с ним всё кончено».
— Вы сходите, сударь, повинитесь еще. Авось
Бог даст. Очень мучаются, и смотреть жалости, да и всё в доме навынтараты пошло. Детей, сударь, пожалеть надо. Повинитесь, сударь. Что делать!
Люби кататься…