Неточные совпадения
К кому ж он придет, коль вас вместе, отца с матерью,
не найдет?
И я
не знаю,
к кому обратиться, я
не смела всю жизнь…
— Это что же он в ноги-то, это эмблема какая-нибудь? — попробовал было разговор начать вдруг почему-то присмиревший Федор Павлович, ни
к кому, впрочем,
не осмеливаясь обратиться лично. Они все выходили в эту минуту из ограды скита.
В нем симпатия
к этой несчастной обратилась во что-то священное, так что и двадцать лет спустя он бы
не перенес, от
кого бы то ни шло, даже худого намека о ней и тотчас бы возразил обидчику.
«Она сама, низкая, виновата», — говорил он утвердительно, а обидчиком был
не кто иной, как «Карп с винтом» (так назывался один известный тогда городу страшный арестант,
к тому времени бежавший из губернского острога и в нашем городе тайком проживавший).
Ты разве человек, — обращался он вдруг прямо
к Смердякову, — ты
не человек, ты из банной мокроты завелся, вот ты
кто…» Смердяков, как оказалось впоследствии, никогда
не мог простить ему этих слов.
— Нет, нет, нет, я тебе верю, а вот что: сходи ты
к Грушеньке сам аль повидай ее как; расспроси ты ее скорей, как можно скорей, угадай ты сам своим глазом:
к кому она хочет, ко мне аль
к нему? Ась? Что? Можешь аль
не можешь?
—
К чему же тут вмешивать решение по достоинству? Этот вопрос всего чаще решается в сердцах людей совсем
не на основании достоинств, а по другим причинам, гораздо более натуральным. А насчет права, так
кто же
не имеет права желать?
— Видишь. Непременно иди.
Не печалься. Знай, что
не умру без того, чтобы
не сказать при тебе последнее мое на земле слово. Тебе скажу это слово, сынок, тебе и завещаю его. Тебе, сынок милый, ибо любишь меня. А теперь пока иди
к тем,
кому обещал.
— Да, Lise, вот давеча ваш вопрос: нет ли в нас презрения
к тому несчастному, что мы так душу его анатомируем, — этот вопрос мученический… видите, я никак
не умею это выразить, но у
кого такие вопросы являются, тот сам способен страдать. Сидя в креслах, вы уж и теперь должны были много передумать…
Я
не знаю,
кто ты, и знать
не хочу: ты ли это или только подобие его, но завтра же я осужу и сожгу тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги, завтра же по одному моему мановению бросится подгребать
к твоему костру угли, знаешь ты это?
—
К кому примкнул,
к каким умным людям? — почти в азарте воскликнул Алеша. — Никакого у них нет такого ума и никаких таких тайн и секретов… Одно только разве безбожие, вот и весь их секрет. Инквизитор твой
не верует в Бога, вот и весь его секрет!
— Совершенно верно-с… — пробормотал уже пресекшимся голосом Смердяков, гнусно улыбаясь и опять судорожно приготовившись вовремя отпрыгнуть назад. Но Иван Федорович вдруг,
к удивлению Смердякова, засмеялся и быстро прошел в калитку, продолжая смеяться.
Кто взглянул бы на его лицо, тот наверно заключил бы, что засмеялся он вовсе
не оттого, что было так весело. Да и сам он ни за что
не объяснил бы, что было тогда с ним в ту минуту. Двигался и шел он точно судорогой.
К самому же Федору Павловичу он
не чувствовал в те минуты никакой даже ненависти, а лишь любопытствовал почему-то изо всех сил: как он там внизу ходит, что он примерно там у себя теперь должен делать, предугадывал и соображал, как он должен был там внизу заглядывать в темные окна и вдруг останавливаться среди комнаты и ждать, ждать —
не стучит ли
кто.
Этого как бы трепещущего человека старец Зосима весьма любил и во всю жизнь свою относился
к нему с необыкновенным уважением, хотя, может быть, ни с
кем во всю жизнь свою
не сказал менее слов, как с ним, несмотря на то, что когда-то многие годы провел в странствованиях с ним вдвоем по всей святой Руси.
Алеша вдруг криво усмехнулся, странно, очень странно вскинул на вопрошавшего отца свои очи, на того,
кому вверил его, умирая, бывший руководитель его, бывший владыка сердца и ума его, возлюбленный старец его, и вдруг, все по-прежнему без ответа, махнул рукой, как бы
не заботясь даже и о почтительности, и быстрыми шагами пошел
к выходным вратам вон из скита.
Захочу, и
не пойду я теперь никуда и ни
к кому, захочу — завтра же отошлю Кузьме все, что он мне подарил, и все деньги его, а сама на всю жизнь работницей поденной пойду!..
Никакой мести ни
к кому не было в душе его, даже
к Самсонову.
— Митя,
кто это оттуда глядит сюда
к нам? — прошептала она вдруг. Митя обернулся и увидел, что в самом деле кто-то раздвинул занавеску и их как бы высматривает. Да и
не один как будто. Он вскочил и быстро ступил
к смотревшему.
Но сам Красоткин, когда Смуров отдаленно сообщил ему, что Алеша хочет
к нему прийти «по одному делу», тотчас же оборвал и отрезал подход, поручив Смурову немедленно сообщить «Карамазову», что он сам знает, как поступать, что советов ни от
кого не просит и что если пойдет
к больному, то сам знает, когда пойти, потому что у него «свой расчет».
На вопрос Алеши: «Заявила ль она
кому следует?» — ответила, что никому
не заявляла, а «прямо бросилась
к вам
к первому и всю дорогу бежала бегом».
«Видели ли вы его сами — вы, столь многолетне приближенный
к вашему барину человек?» Григорий ответил, что
не видел, да и
не слыхал о таких деньгах вовсе ни от
кого, «до самых тех пор, как вот зачали теперь все говорить».
Ни в пьяном кутеже по трактирам, ни тогда, когда ему пришлось лететь из города доставать бог знает у
кого деньги, необходимейшие ему, чтоб увезть свою возлюбленную от соблазнов соперника, отца своего, — он
не осмеливается притронуться
к этой ладонке.
В тот вечер, когда было написано это письмо, напившись в трактире «Столичный город», он, против обыкновения, был молчалив,
не играл на биллиарде, сидел в стороне, ни с
кем не говорил и лишь согнал с места одного здешнего купеческого приказчика, но это уже почти бессознательно, по привычке
к ссоре, без которой, войдя в трактир, он уже
не мог обойтись.
Кто же мог убить его, если
не я?» Слышите это: спрашивает он нас же, нас же, пришедших
к нему самому с этим самым вопросом!
Неточные совпадения
Да
кто там еще? (Подходит
к окну.)
Не хочу,
не хочу!
Не нужно,
не нужно! (Отходя.)Надоели, черт возьми!
Не впускай, Осип!
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — //
К кому оно привяжется, // До смерти
не избыть!
— А
кто сплошал, и надо бы // Того тащить
к помещику, // Да все испортит он! // Мужик богатый… Питерщик… // Вишь, принесла нелегкая // Домой его на грех! // Порядки наши чудные // Ему пока в диковину, // Так смех и разобрал! // А мы теперь расхлебывай! — // «Ну… вы его
не трогайте, // А лучше киньте жеребий. // Заплатим мы: вот пять рублей…»
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться
не стану. (
К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с
кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова
не скажу. Пусть же, себе на уме, Бог тому заплатит,
кто меня, бедную, обижает.
Г-жа Простакова. Пронозила!.. Нет, братец, ты должен образ выменить господина офицера; а кабы
не он, то б ты от меня
не заслонился. За сына вступлюсь.
Не спущу отцу родному. (Стародуму.) Это, сударь, ничего и
не смешно.
Не прогневайся. У меня материно сердце. Слыхано ли, чтоб сука щенят своих выдавала? Изволил пожаловать неведомо
к кому, неведомо
кто.