Неточные совпадения
— Как прощай: а портрет Софьи!.. На днях начну. Я забросил академию и
не видался ни с
кем. Завтра пойду
к Кирилову: ты его знаешь?
Наконец вот выставка. Он из угла смотрит на свою картину, но ее
не видать, перед ней толпа, там произносят его имя. Кто-то изменил ему, назвал его, и толпа от картины обратилась
к нему.
— Что? — сказал тот, — это
не из наших.
Кто же приделал голову
к этой мазне!.. Да, голова… мм… а ухо
не на месте.
Кто это?
— Наутро, — продолжала Софья со вздохом, — я ждала, пока позовут меня
к maman, но меня долго
не звали. Наконец за мной пришла ma tante, Надежда Васильевна, и сухо сказала, чтобы я шла
к maman. У меня сердце сильно билось, и я сначала даже
не разглядела, что было и
кто был у maman в комнате. Там было темно, портьеры и шторы спущены, maman казалась утомлена; подло нее сидели тетушка, mon oncle, prince Serge, и папа…
—
Не будьте, однако, слишком сострадательны:
кто откажется от страданий, чтоб подойти
к вам, говорить с вами?
Кто не поползет на коленях вслед за вами на край света,
не только для торжества, для счастья и победы — просто для одной слабой надежды на победу…
— Та совсем дикарка — странная такая у меня. Бог знает в
кого уродилась! — серьезно заметила Татьяна Марковна и вздохнула. —
Не надоедай же пустяками брату, — обратилась она
к Марфеньке, — он устал с дороги, а ты глупости ему показываешь. Дай лучше нам поговорить о серьезном, об имении.
Даст ли ему
кто щелчка или дернет за волосы, ущипнет, — он сморщится, и вместо того, чтоб вскочить, броситься и догнать шалуна, он когда-то соберется обернуться и посмотрит рассеянно во все стороны, а тот уж за версту убежал, а он почесывает больное место, опять задумывается, пока новый щелчок или звонок
к обеду
не выведут его из созерцания.
Оно имело еще одну особенность: постоянно лежащий смех в чертах, когда и
не было чему и
не расположена она была смеяться. Но смех как будто застыл у ней в лице и шел больше
к нему, нежели слезы, да едва ли
кто и видал их на нем.
Этого еще никогда ни с
кем не случалось,
кто приходил
к ней. Даже и невпечатлительные молодые люди, и те остановят глаза прежде всего на ней.
Если когда-нибудь и случалось противоречие, какой-нибудь разлад, то она приписывала его никак
не себе, а другому лицу, с
кем имела дело, а если никого
не было, так судьбе. А когда явился Райский и соединил в себе и это другое лицо и судьбу, она удивилась, отнесла это
к непослушанию внука и
к его странностям.
Я вижу, где обман, знаю, что все — иллюзия, и
не могу ни
к чему привязаться,
не нахожу ни в чем примирения: бабушка
не подозревает обмана ни в чем и ни в
ком, кроме купцов, и любовь ее, снисхождение, доброта покоятся на теплом доверии
к добру и людям, а если я… бываю снисходителен, так это из холодного сознания принципа, у бабушки принцип весь в чувстве, в симпатии, в ее натуре!
— В городе все говорят о вас и все в претензии, что вы до сих пор ни у
кого не были, ни у губернатора, ни у архиерея, ни у предводителя, — обратилась Крицкая
к Райскому.
— Я
не поеду ни
к кому, бабушка, — зевая, сказал Райский.
— А! так вот
кто тебе нравится: Викентьев! — говорил он и, прижав ее руку
к левому своему боку, сидел
не шевелясь, любовался, как беспечно Марфенька принимала и возвращала ласки, почти
не замечала их и ничего, кажется,
не чувствовала.
— Как чем?
Не велите знакомиться, с
кем я хочу, деньгами мешаете распоряжаться, как вздумаю, везете, куда мне
не хочется, а куда хочется, сами
не едете. Ну,
к Марку
не хотите, я и
не приневоливаю вас, и вы меня
не приневоливайте.
— То-то отстал! Какой пример для молодых женщин и девиц? А ведь ей давно за сорок! Ходит в розовом, бантики да ленточки… Как
не пожурить! Видите ли, — обратился он
к Райскому, — что я страшен только для порока, а вы боитесь меня!
Кто это вам наговорил на меня страхи!
—
Кто,
кто передал тебе эти слухи, говори! Этот разбойник Марк? Сейчас еду
к губернатору. Татьяна Марковна, или мы
не знакомы с вами, или чтоб нога этого молодца (он указал на Райского) у вас в доме никогда
не была!
Не то я упеку и его, и весь дом, и вас в двадцать четыре часа куда ворон костей
не занашивал…
Дружба ее
не дошла еще до того, чтоб она поверила ему если
не тайны свои, так хоть обратилась бы
к его мнению,
к авторитету его опытности в чем-нибудь,
к его дружбе, наконец сказала бы ему, что ее занимает,
кто ей нравится,
кто нет.
Я от этого преследования чуть
не захворала,
не видалась ни с
кем,
не писала ни
к кому, и даже
к тебе, и чувствовала себя точно в тюрьме. Он как будто играет, может быть даже нехотя, со мной. Сегодня холоден, равнодушен, а завтра опять глаза у него блестят, и я его боюсь, как боятся сумасшедших. Хуже всего то, что он сам
не знает себя, и потому нельзя положиться на его намерения и обещания: сегодня решится на одно, а завтра сделает другое.
— «
Не видалась ни с
кем и
не писала ни
к кому, даже
к тебе…»
— Ни с
кем и ни
к кому — подчеркнуто, — шептал он, ворочая глазами вокруг, губы у него дрожали, — тут есть кто-то, с
кем она видится,
к кому пишет! Боже мой! Письмо на синей бумаге было —
не от попадьи! — сказал он в ужасе.
— Какой вздор вы говорите — тошно слушать! — сказала она, вдруг обернувшись
к нему и взяв его за руки. — Ну
кто его оскорбляет? Что вы мне мораль читаете! Леонтий
не жалуется, ничего
не говорит… Я ему отдала всю жизнь, пожертвовала собой: ему покойно, больше ничего
не надо, а мне-то каково без любви! Какая бы другая связалась с ним!..
А ничего этого
не было. Вера явилась тут еще в новом свете. В каждом ее взгляде и слове, обращенном
к Тушину, Райский заметил прежде всего простоту, доверие, ласку, теплоту, какой он
не заметил у ней в обращении ни с
кем, даже с бабушкой и Марфенькой.
Ни с
кем она так охотно
не пила кофе, ни с
кем не говорила так охотно секретов, находя, может быть, в Анне Ивановне сходство с собой в склонности
к хозяйству, а больше всего глубокое уважение
к своей особе,
к своему роду, фамильным преданиям.
— Когда оно настанет — и я
не справлюсь одна… тогда я приду
к вам — и ни
к кому больше, да
к Богу!
Не мучьте меня теперь и
не мучьтесь сами…
Не ходите,
не смотрите за мной…
— Их держат в потемках, умы питают мертвечиной и вдобавок порют нещадно; вот
кто позадорнее из них, да еще из кадет — этих вовсе
не питают, а только порют — и падки на новое, рвутся из всех сил — из потемок
к свету… Народ молодой, здоровый, свежий, просит воздуха и пищи, а нам таких и надо…
Вера вечером пришла
к ужину, угрюмая, попросила молока, с жадностью выпила стакан и ни с
кем не сказала ни слова.
— И мне жаль, Борюшка. Я хотела сама съездить
к нему — у него честная душа, он — как младенец! Бог дал ему ученость, да остроты
не дал… закопался в свои книги! У
кого он там на руках!.. Да вот что: если за ним нет присмотру, перевези его сюда — в старом доме пусто, кроме Вериной комнаты… Мы его там пока поместим… Я на случай велела приготовить две комнаты.
— Потом я пойду
к бабушке и скажу ей: вот
кого я выбрала… на всю жизнь. Но… кажется… этого
не будет… мы напрасно видимся сегодня, мы должны разойтись! — с глубоким унынием, шепотом, досказала она и поникла головой.
Райский также привязался
к ним обеим, стал их другом. Вера и бабушка высоко поднялись в его глазах, как святые, и он жадно ловил каждое слово, взгляд,
не зная, перед
кем умиляться, плакать.
Глядя на него, слушая его, видя его деятельность, распоряжения по хозяйству, отношения
к окружающим его людям,
к приказчикам, крестьянам — ко всем,
кто около него был, с
кем он соприкасался, с
кем работал или просто говорил, жил вместе, Райский удивлялся до наивности каким-то наружно будто противоположностям, гармонически уживавшимся в нем: мягкости речи, обращения — с твердостью, почти методическою, намерений и поступков, ненарушимой правильности взгляда, строгой справедливости — с добротой, тонкой, природной, а
не выработанной гуманностью, снисхождением, — далее, смеси какого-то трогательного недоверия
к своим личным качествам, робких и стыдливых сомнений в себе — с смелостью и настойчивостью в распоряжениях, работах, поступках, делах.
— В Ивана Ивановича — это хуже всего. Он тут ни сном, ни духом
не виноват… Помнишь, в день рождения Марфеньки, — он приезжал, сидел тут молча, ни с
кем ни слова
не сказал, как мертвый, и ожил, когда показалась Вера? Гости видели все это. И без того давно
не тайна, что он любит Веру; он
не мастер таиться. А тут заметили, что он ушел с ней в сад, потом она скрылась
к себе, а он уехал… Знаешь ли, зачем он приезжал?
В городе вообще ожидали двух событий: свадьбы Марфеньки с Викентьевым, что и сбылось, — и в перспективе свадьбы Веры с Тушиным. А тут вдруг, против ожидания, произошло что-то непонятное. Вера явилась на минуту в день рождения сестры,
не сказала ни с
кем почти слова и скрылась с Тушиным в сад, откуда ушла
к себе, а он уехал,
не повидавшись с хозяйкой дома.
— Иван Иванович! — сказала она с упреком, — за
кого вы нас считаете с Верой? Чтобы заставить молчать злые языки, заглушить
не сплетню, а горькую правду, — для этого воспользоваться вашей прежней слабостью
к ней и великодушием? И потом, чтоб всю жизнь — ни вам, ни ей
не было покоя! Я
не ожидала этого от вас!..
— Будет? — повторил и он, подступив
к ней широкими шагами, и чувствовал, что волосы у него поднимаются на голове и дрожь бежит по телу. — Татьяна Марковна!
Не маните меня напрасной надеждой, я
не мальчик! Что я говорю — то верно, но хочу, чтоб и то, что сказано мне — было верно, чтобы
не отняли у меня потом!
Кто мне поручится, что это будет, что Вера Васильевна… когда-нибудь…