Неточные совпадения
Может, по этому самому он никогда и никого
не боялся, а между тем мальчики тотчас поняли, что он вовсе
не гордится своим бесстрашием, а
смотрит как будто и
не понимает, что он смел и бесстрашен.
Ему все казалось почему-то, что Иван чем-то занят, чем-то внутренним и важным, что он стремится к какой-то цели, может быть очень трудной, так что ему
не до него, и что вот это и есть та единственная причина, почему он
смотрит на Алешу рассеянно.
— В чужой монастырь со своим уставом
не ходят, — заметил он. — Всех здесь в скиту двадцать пять святых спасаются, друг на друга
смотрят и капусту едят. И ни одной-то женщины в эти врата
не войдет, вот что особенно замечательно. И это ведь действительно так. Только как же я слышал, что старец дам принимает? — обратился он вдруг к монашку.
— А вот далекая! — указал он на одну еще вовсе
не старую женщину, но очень худую и испитую,
не то что загоревшую, а как бы всю почерневшую лицом. Она стояла на коленях и неподвижным взглядом
смотрела на старца. Во взгляде ее было что-то как бы исступленное.
И
не утешайся, и
не надо тебе утешаться,
не утешайся и плачь, только каждый раз, когда плачешь, вспоминай неуклонно, что сыночек твой — есть единый от ангелов Божиих — оттуда на тебя
смотрит и видит тебя, и на твои слезы радуется, и на них Господу Богу указывает.
— Я столько, столько вынесла,
смотря на всю эту умилительную сцену… —
не договорила она от волнения. — О, я понимаю, что вас любит народ, я сама люблю народ, я желаю его любить, да и как
не любить народ, наш прекрасный, простодушный в своем величии русский народ!
Миленькое, смеющееся личико Lise сделалось было вдруг серьезным, она приподнялась в креслах, сколько могла, и,
смотря на старца, сложила пред ним свои ручки, но
не вытерпела и вдруг рассмеялась…
— Это я на него, на него! — указала она на Алешу, с детской досадой на себя за то, что
не вытерпела и рассмеялась. Кто бы
посмотрел на Алешу, стоявшего на шаг позади старца, тот заметил бы в его лице быструю краску, в один миг залившую его щеки. Глаза его сверкнули и потупились.
— О нет, нет, Бог вас у нас
не отнимет, вы проживете еще долго, долго, — вскричала мамаша. — Да и чем вы больны? Вы
смотрите таким здоровым, веселым, счастливым.
Но предрекаю, что в ту даже самую минуту, когда вы будете с ужасом
смотреть на то, что, несмотря на все ваши усилия, вы
не только
не подвинулись к цели, но даже как бы от нее удалились, — в ту самую минуту, предрекаю вам это, вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно над собою чудодейственную силу Господа, вас все время любившего и все время таинственно руководившего.
После нескольких минут он опять, влекомый тою же непреодолимою силой, повернулся
посмотреть, глядят ли на него или нет, и увидел, что Lise, совсем почти свесившись из кресел, выглядывала на него сбоку и ждала изо всех сил, когда он поглядит; поймав же его взгляд, расхохоталась так, что даже и старец
не выдержал...
Вот почему автор книги об «Основах церковно-общественного суда» судил бы правильно, если бы, изыскивая и предлагая эти основы,
смотрел бы на них как на временный, необходимый еще в наше грешное и незавершившееся время компромисс, но
не более.
И однако, все шли. Монашек молчал и слушал. Дорогой через песок он только раз лишь заметил, что отец игумен давно уже ожидают и что более получаса опоздали. Ему
не ответили. Миусов с ненавистью
посмотрел на Ивана Федоровича.
Он пошел поскорее лесом, отделявшим скит от монастыря, и,
не в силах даже выносить свои мысли, до того они давили его, стал
смотреть на вековые сосны по обеим сторонам лесной дорожки.
Певец женских ножек, Пушкин, ножки в стихах воспевал; другие
не воспевают, а
смотреть на ножки
не могут без судорог.
— Иван выше
смотрит. Иван и на тысячи
не польстится. Иван
не денег,
не спокойствия ищет. Он мучения, может быть, ищет.
Иван Федорович презрительно вскинул плечами и, отворотясь, стал
смотреть на дорогу. Затем уж до самого дома
не говорили.
Войдя в избу, где собрался причт и пришли гости и, наконец, сам Федор Павлович, явившийся лично в качестве восприемника, он вдруг заявил, что ребенка «
не надо бы крестить вовсе», — заявил
не громко, в словах
не распространялся, еле выцеживал по словечку, а только тупо и пристально
смотрел при этом на священника.
— Это коньяк! — захохотал Митя, — а ты уж
смотришь: «опять пьянствует»?
Не верь фантому.
— Нет,
не далеко, — с жаром проговорил Алеша. (Видимо, эта мысль давно уже в нем была.) — Всё одни и те же ступеньки. Я на самой низшей, а ты вверху, где-нибудь на тринадцатой. Я так
смотрю на это дело, но это всё одно и то же, совершенно однородное. Кто ступил на нижнюю ступеньку, тот все равно непременно вступит и на верхнюю.
Бывают же странности: никто-то
не заметил тогда на улице, как она ко мне прошла, так что в городе так это и кануло. Я же нанимал квартиру у двух чиновниц, древнейших старух, они мне и прислуживали, бабы почтительные, слушались меня во всем и по моему приказу замолчали потом обе, как чугунные тумбы. Конечно, я все тотчас понял. Она вошла и прямо глядит на меня, темные глаза
смотрят решительно, дерзко даже, но в губах и около губ, вижу, есть нерешительность.
Она вся вздрогнула,
посмотрела пристально секунду, страшно побледнела, ну как скатерть, и вдруг, тоже ни слова
не говоря,
не с порывом, а мягко так, глубоко, тихо, склонилась вся и прямо мне в ноги — лбом до земли,
не по-институтски, по-русски!
— Что ты? Я
не помешан в уме, — пристально и даже как-то торжественно
смотря, произнес Дмитрий Федорович. — Небось я тебя посылаю к отцу и знаю, что говорю: я чуду верю.
— А испугался, испугался-таки давеча, испугался? Ах ты, голубчик, да я ль тебя обидеть могу. Слушай, Иван,
не могу я видеть, как он этак
смотрит в глаза и смеется,
не могу. Утроба у меня вся начинает на него смеяться, люблю его! Алешка, дай я тебе благословение родительское дам.
Если б его толкнуть, он вздрогнул бы и
посмотрел на вас, точно проснувшись, но ничего
не понимая.
Григорий остолбенел и
смотрел на оратора, выпучив глаза. Он хоть и
не понимал хорошо, что говорят, но что-то из всей этой дребедени вдруг понял и остановился с видом человека, вдруг стукнувшегося лбом об стену. Федор Павлович допил рюмку и залился визгливым смехом.
— Что ты глядишь на меня? Какие твои глаза? Твои глаза глядят на меня и говорят мне: «Пьяная ты харя». Подозрительные твои глаза, презрительные твои глаза… Ты себе на уме приехал. Вот Алешка
смотрит, и глаза его сияют.
Не презирает меня Алеша. Алексей,
не люби Ивана…
Смотри же, ты его за чудотворный считаешь, а я вот сейчас на него при тебе плюну, и мне ничего за это
не будет!..» Как она увидела, Господи, думаю: убьет она меня теперь, а она только вскочила, всплеснула руками, потом вдруг закрыла руками лицо, вся затряслась и пала на пол… так и опустилась… Алеша, Алеша!
—
Не намочить ли и тебе голову и
не лечь ли тебе тоже в постель, — обратился к Григорию Алеша. — Мы здесь за ним
посмотрим; брат ужасно больно ударил тебя… по голове.
Нет, он
не хочет верить, что я ему самый верный друг,
не захотел узнать меня, он
смотрит на меня только как на женщину.
— И
не смейте говорить мне такие слова, обаятельница, волшебница! Вами-то гнушаться? Вот я нижнюю губку вашу еще раз поцелую. Она у вас точно припухла, так вот чтоб она еще больше припухла, и еще, еще…
Посмотрите, как она смеется, Алексей Федорович, сердце веселится, глядя на этого ангела… — Алеша краснел и дрожал незаметною малою дрожью.
Катерина Ивановна
не отняла руки: она с робкою надеждой выслушала последнее, хотя тоже очень странно выраженное обещание Грушеньки «рабски» угодить ей; она напряженно
смотрела ей в глаза: она видела в этих глазах все то же простодушное, доверчивое выражение, все ту же ясную веселость…
Алеша
смотрел ему вслед,
не веря, чтоб он так совсем вдруг ушел.
Как стал от игумена выходить,
смотрю — один за дверь от меня прячется, да матерой такой, аршина в полтора али больше росту, хвостище же толстый, бурый, длинный, да концом хвоста в щель дверную и попади, а я
не будь глуп, дверь-то вдруг и прихлопнул, да хвост-то ему и защемил.
—
Смотрите, — кричали ему вслед предупредительно, — он вас
не побоится, он вдруг пырнет, исподтишка… как Красоткина.
На вопрос его: «
Не у Грушеньки ли он, и
не у Фомы ли опять прячется» (Алеша нарочно пустил в ход эти откровенности), все хозяева даже пугливо на него
посмотрели.
— Алексей Федорович… я… вы… — бормотал и срывался штабс-капитан, странно и дико
смотря на него в упор с видом решившегося полететь с горы, и в то же время губами как бы и улыбаясь, — я-с… вы-с… А
не хотите ли, я вам один фокусик сейчас покажу-с! — вдруг прошептал он быстрым, твердым шепотом, речь уже
не срывалась более.
— Фокусик, фокус-покус такой, — все шептал штабс-капитан; рот его скривился на левую сторону, левый глаз прищурился, он,
не отрываясь, все
смотрел на Алешу, точно приковался к нему.
— То-то и есть, что
не отдал, и тут целая история, — ответил Алеша, с своей стороны как бы именно более всего озабоченный тем, что деньги
не отдал, а между тем Lise отлично заметила, что и он
смотрит в сторону и тоже видимо старается говорить о постороннем.
— Почему, почему лучше и быть
не могло? — воскликнула Lise, с большим удивлением
смотря на Алешу.
— Алексей Федорович, вы удивительно хороши, но вы иногда как будто педант… а между тем,
смотришь, вовсе
не педант. Подите
посмотрите у дверей, отворите их тихонько и
посмотрите,
не подслушивает ли маменька, — прошептала вдруг Lise каким-то нервным, торопливым шепотом.
— Только я вам
не отдам его,
смотрите из рук.
— Алеша, — залепетала она опять, —
посмотрите у дверей,
не подслушивает ли мамаша?
Я видел, как ты на меня
смотрел все эти три месяца, в глазах твоих было какое-то беспрерывное ожидание, а вот этого-то я и
не терплю, оттого и
не подошел к тебе.
К тому же страдание и страдание: унизительное страдание, унижающее меня, голод например, еще допустит во мне мой благодетель, но чуть повыше страдание, за идею например, нет, он это в редких разве случаях допустит, потому что он, например,
посмотрит на меня и вдруг увидит, что у меня вовсе
не то лицо, какое, по его фантазии, должно бы быть у человека, страдающего за такую-то, например, идею.
Видишь ли, Алеша, ведь, может быть, и действительно так случится, что когда я сам доживу до того момента али воскресну, чтоб увидеть его, то и сам я, пожалуй, воскликну со всеми,
смотря на мать, обнявшуюся с мучителем ее дитяти: «Прав ты, Господи!», но я
не хочу тогда восклицать.
Ты
смотришь на меня кротко и
не удостоиваешь меня даже негодования?
— Ты, может быть, сам масон! — вырвалось вдруг у Алеши. — Ты
не веришь в Бога, — прибавил он, но уже с чрезвычайною скорбью. Ему показалось к тому же, что брат
смотрит на него с насмешкой. — Чем же кончается твоя поэма? — спросил он вдруг,
смотря в землю, — или уж она кончена?
Он видел, как узник все время слушал его проникновенно и тихо,
смотря ему прямо в глаза и, видимо,
не желая ничего возражать.
Наступило опять молчание. Промолчали чуть
не с минуту. Иван Федорович знал, что он должен был сейчас встать и рассердиться, а Смердяков стоял пред ним и как бы ждал: «А вот
посмотрю я, рассердишься ты или нет?» Так по крайней мере представлялось Ивану Федоровичу. Наконец он качнулся, чтобы встать. Смердяков точно поймал мгновенье.