Неточные совпадения
Но эту странную черту в характере Алексея, кажется, нельзя было осудить очень строго, потому что всякий чуть-чуть лишь узнавший его тотчас, при возникшем на этот счет вопросе, становился уверен, что Алексей непременно из таких юношей вроде как бы юродивых, которому попади вдруг
хотя бы даже целый капитал, то он
не затруднится отдать его, по первому даже спросу, или на
доброе дело, или, может быть, даже просто ловкому пройдохе, если бы тот у него попросил.
— Мы в первый раз видимся, Алексей Федорович, — проговорила она в упоении, — я
захотела узнать ее, увидать ее, я
хотела идти к ней, но она по первому желанию моему пришла сама. Я так и знала, что мы с ней все решим, все! Так сердце предчувствовало… Меня упрашивали оставить этот шаг, но я предчувствовала исход и
не ошиблась. Грушенька все разъяснила мне, все свои намерения; она, как ангел
добрый, слетела сюда и принесла покой и радость…
— Теперь я пока все-таки мужчина, пятьдесят пять всего, но я
хочу и еще лет двадцать на линии мужчины состоять, так ведь состареюсь — поган стану,
не пойдут они ко мне тогда
доброю волей, ну вот тут-то денежки мне и понадобятся.
Не хочу я злобы против тебя иметь, а потому будь и ты
добрее.
— Стой, Ракитка! — вскочила вдруг Грушенька, — молчите вы оба. Теперь я все скажу: ты, Алеша, молчи, потому что от твоих таких слов меня стыд берет, потому что я злая, а
не добрая, — вот я какая. А ты, Ракитка, молчи потому, что ты лжешь. Была такая подлая мысль, что
хотела его проглотить, а теперь ты лжешь, теперь вовсе
не то… и чтоб я тебя больше совсем
не слыхала, Ракитка! — Все это Грушенька проговорила с необыкновенным волнением.
— Я знаю, ты хоть и зверь, а ты благородный, — тяжело выговорила Грушенька, — надо, чтоб это честно… впредь будет честно… и чтоб и мы были честные, чтоб и мы были
добрые,
не звери, а
добрые… Увези меня, увези далеко, слышишь… Я здесь
не хочу, а чтобы далеко, далеко…
—
Не напрасно, господа,
не напрасно! — вскипел опять Митя,
хотя и, видимо облегчив душу выходкой внезапного гнева, начал уже опять
добреть с каждым словом. — Вы можете
не верить преступнику или подсудимому, истязуемому вашими вопросами, но благороднейшему человеку, господа, благороднейшим порывам души (смело это кричу!) — нет! этому вам нельзя
не верить… права даже
не имеете… но —
— Я гораздо
добрее, чем вы думаете, господа, я вам сообщу почему, и дам этот намек,
хотя вы того и
не стоите. Потому, господа, умалчиваю, что тут для меня позор. В ответе на вопрос: откуда взял эти деньги, заключен для меня такой позор, с которым
не могло бы сравняться даже и убийство, и ограбление отца, если б я его убил и ограбил. Вот почему
не могу говорить. От позора
не могу. Что вы это, господа, записывать
хотите?
— А вы таки меня презираете! Я просто
не хочу делать
доброе, я
хочу делать злое, а никакой тут болезни нет.
И
хотя бы мы были заняты самыми важными делами, достигли почестей или впали бы в какое великое несчастье — все равно
не забывайте никогда, как нам было раз здесь хорошо, всем сообща, соединенным таким хорошим и
добрым чувством, которое и нас сделало на это время любви нашей к бедному мальчику, может быть, лучшими, чем мы есть в самом деле.
Давеча вот Коля сказал Карташову, что мы будто бы
не хотим знать, «есть он или нет на свете?» Да разве я могу забыть, что Карташов есть на свете и что вот он
не краснеет уж теперь, как тогда, когда Трою открыл, а смотрит на меня своими славными,
добрыми, веселыми глазками.
Неточные совпадения
Ой! ночка, ночка пьяная! //
Не светлая, а звездная, //
Не жаркая, а с ласковым // Весенним ветерком! // И нашим
добрым молодцам // Ты даром
не прошла! // Сгрустнулось им по женушкам, // Оно и правда: с женушкой // Теперь бы веселей! // Иван кричит: «Я спать
хочу», // А Марьюшка: — И я с тобой! — // Иван кричит: «Постель узка», // А Марьюшка: — Уляжемся! — // Иван кричит: «Ой, холодно», // А Марьюшка: — Угреемся! — // Как вспомнили ту песенку, // Без слова — согласилися // Ларец свой попытать.
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы
добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная,
не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он,
хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.
Он чувствовал, что это независимое положение человека, который всё бы мог, но ничего
не хочет, уже начинает сглаживаться, что многие начинают думать, что он ничего бы и
не мог, кроме того, как быть честным и
добрым малым.
Все эти хлопоты, хождение из места в место, разговоры с очень
добрыми, хорошими людьми, понимающими вполне неприятность положения просителя, но
не могущими пособить ему, всё это напряжение,
не дающее никаких результатов, произвело в Левине чувство мучительное, подобное тому досадному бессилию, которое испытываешь во сне, когда
хочешь употребить физическую силу.
Сдерживая на тугих вожжах фыркающую от нетерпения и просящую хода
добрую лошадь, Левин оглядывался на сидевшего подле себя Ивана,
не знавшего, что делать своими оставшимися без работы руками, и беспрестанно прижимавшего свою рубашку, и искал предлога для начала разговора с ним. Он
хотел сказать, что напрасно Иван высоко подтянул чересседельню, но это было похоже на упрек, а ему хотелось любовного разговора. Другого же ничего ему
не приходило в голову.