Про соперничество же двух «особ», как выразился прокурор, то есть Грушеньки и Кати, отвечал уклончиво и даже на
один или два вопроса совсем не пожелал отвечать.
Неточные совпадения
Слушай: если
два существа вдруг отрываются от всего земного и летят в необычайное,
или по крайней мере
один из них, и пред тем, улетая
или погибая, приходит к другому и говорит: сделай мне то и то, такое, о чем никогда никого не просят, но о чем можно просить лишь на смертном одре, — то неужели же тот не исполнит… если друг, если брат?
Да слушай: гостинцев чтобы не забыли, конфет, груш, арбуза
два или три, аль четыре — ну нет, арбуза-то
одного довольно, а шоколаду, леденцов, монпансье, тягушек — ну всего, что тогда со мной в Мокрое уложили, с шампанским рублей на триста чтобы было…
Мальчики вместе играли, шалили, и вот на четвертый
или на пятый день гощения на станции состоялось между глупою молодежью
одно преневозможное пари в
два рубля, именно...
Но бумага не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел до того, что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал на съезжую почти весь город, так что не было дома, который не считал бы
одного или двух злоумышленников.
Это случалось периодически
один или два раза в месяц, потому что тепла даром в трубу пускать не любили и закрывали печи, когда в них бегали еще такие огоньки, как в «Роберте-дьяволе». Ни к одной лежанке, ни к одной печке нельзя было приложить руки: того и гляди, вскочит пузырь.
Неточные совпадения
Выслушав такой уклончивый ответ, помощник градоначальника стал в тупик. Ему предстояло
одно из
двух:
или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем начать под рукой следствие,
или же некоторое время молчать и выжидать, что будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь, то есть приступил к дознанию, и в то же время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы не волновать народ и не поселить в нем несбыточных мечтаний.
Но река продолжала свой говор, и в этом говоре слышалось что-то искушающее, почти зловещее. Казалось, эти звуки говорили:"Хитер, прохвост, твой бред, но есть и другой бред, который, пожалуй, похитрей твоего будет". Да; это был тоже бред,
или, лучше сказать, тут встали лицом к лицу
два бреда:
один, созданный лично Угрюм-Бурчеевым, и другой, который врывался откуда-то со стороны и заявлял о совершенной своей независимости от первого.
— Прим. издателя.] и переходя от
одного силлогизма [Силлогизм (греч.) — вывод из
двух или нескольких суждений.] к другому, заключила, что измена свила себе гнездо в самом Глупове.
Через полтора
или два месяца не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке дом; в последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему
один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
С полною достоверностью отвечать на этот вопрос, разумеется, нельзя, но если позволительно допустить в столь важном предмете догадки, то можно предположить
одно из
двух:
или что в Двоекурове, при немалом его росте (около трех аршин), предполагался какой-то особенный талант (например, нравиться женщинам), которого он не оправдал,
или что на него было возложено поручение, которого он, сробев, не выполнил.