Неточные совпадения
Ведь знал же я одну девицу, еще в запрошлом «романтическом» поколении, которая после нескольких лет загадочной любви к одному
господину, за которого, впрочем, всегда могла выйти замуж
самым спокойным образом, кончила, однако же, тем, что
сама навыдумала
себе непреодолимые препятствия и в бурную ночь бросилась с высокого берега, похожего на утес, в довольно глубокую и быструю реку и погибла в ней решительно от собственных капризов, единственно из-за того, чтобы походить на шекспировскую Офелию, и даже так, что будь этот утес, столь давно ею намеченный и излюбленный, не столь живописен, а будь на его месте лишь прозаический плоский берег, то самоубийства, может быть, не произошло бы вовсе.
Но предрекаю, что в ту даже
самую минуту, когда вы будете с ужасом смотреть на то, что, несмотря на все ваши усилия, вы не только не подвинулись к цели, но даже как бы от нее удалились, — в ту
самую минуту, предрекаю вам это, вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно над
собою чудодейственную силу
Господа, вас все время любившего и все время таинственно руководившего.
— Это он отца, отца! Что же с прочими?
Господа, представьте
себе: есть здесь бедный, но почтенный человек, отставной капитан, был в несчастье, отставлен от службы, но не гласно, не по суду, сохранив всю свою честь, многочисленным семейством обременен. А три недели тому наш Дмитрий Федорович в трактире схватил его за бороду, вытащил за эту
самую бороду на улицу и на улице всенародно избил, и все за то, что тот состоит негласным поверенным по одному моему делишку.
А ко всему тому рассудите, Иван Федорович, и некоторую чистую правду-с: ведь это почти что наверно так, надо сказать-с, что Аграфена Александровна, если только захотят они того
сами, то непременно заставят их на
себе жениться,
самого барина то есть, Федора Павловича-с, если только захотят-с, — ну, а ведь они, может быть, и захотят-с.
Слышал я потом слова насмешников и хулителей, слова гордые: как это мог
Господь отдать любимого из святых своих на потеху диаволу, отнять от него детей, поразить его
самого болезнью и язвами так, что черепком счищал с
себя гной своих ран, и для чего: чтобы только похвалиться пред сатаной: «Вот что, дескать, может вытерпеть святой мой ради меня!» Но в том и великое, что тут тайна, — что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе.
Вот я на другой вечер сижу у
себя дома, как вдруг отворяется моя дверь и входит ко мне этот
самый господин.
—
Господа… Что это вы,
господа? — проговорил было Митя, но вдруг, как бы вне
себя, как бы не
сам собой, воскликнул громко, во весь голос...
«Души я,
господа, более военной, чем гражданской», — выражался он
сам о
себе.
Голову Григория обмыли водой с уксусом, и от воды он совсем уже опамятовался и тотчас спросил: «Убит аль нет
барин?» Обе женщины и Фома пошли тогда к
барину и, войдя в сад, увидали на этот раз, что не только окно, но и дверь из дома в сад стояла настежь отпертою, тогда как
барин накрепко запирался
сам с вечера каждую ночь вот уже всю неделю и даже Григорию ни под каким видом не позволял стучать к
себе.
— Пишите,
господа, я ведь понимаю же, что это опять-таки на меня улика, но я не боюсь улик и
сам говорю на
себя.
— А вы и не знали! — подмигнул ему Митя, насмешливо и злобно улыбнувшись. — А что, коль не скажу? От кого тогда узнать? Знали ведь о знаках-то покойник, я да Смердяков, вот и все, да еще небо знало, да оно ведь вам не скажет. А фактик-то любопытный, черт знает что на нем можно соорудить, ха-ха! Утешьтесь,
господа, открою, глупости у вас на уме. Не знаете вы, с кем имеете дело! Вы имеете дело с таким подсудимым, который
сам на
себя показывает, во вред
себе показывает! Да-с, ибо я рыцарь чести, а вы — нет!
— Камень в огород! И камень низкий, скверный! Не боюсь! О
господа, может быть, вам слишком подло мне же в глаза говорить это! Потому подло, что я это
сам говорил вам. Не только хотел, но и мог убить, да еще на
себя добровольно натащил, что чуть не убил! Но ведь не убил же его, ведь спас же меня ангел-хранитель мой — вот этого-то вы и не взяли в соображение… А потому вам и подло, подло! Потому что я не убил, не убил, не убил! Слышите, прокурор: не убил!
Талантливый молодой человек, взявший на
себя описать настоящее дело, — все тот же
господин Ракитин, о котором я уже упоминал, — в нескольких сжатых и характерных фразах определяет характер этой героини: „Раннее разочарование, ранний обман и падение, измена обольстителя-жениха, ее бросившего, затем бедность, проклятие честной семьи и, наконец, покровительство одного богатого старика, которого она, впрочем,
сама считает и теперь своим благодетелем.
Видите ли,
господа присяжные заседатели, в доме Федора Павловича в ночь преступления было и перебывало пять человек: во-первых,
сам Федор Павлович, но ведь не он же убил
себя, это ясно; во-вторых, слуга его Григорий, но ведь того
самого чуть не убили, в-третьих, жена Григория, служанка Марфа Игнатьевна, но представить ее убийцей своего
барина просто стыдно.
Но, не имея ни тени мотивов к убийству из таких, какие имел подсудимый, то есть ненависти, ревности и проч., и проч., Смердяков, без сомнения, мог убить только лишь из-за денег, чтобы присвоить
себе именно эти три тысячи, которые
сам же видел, как
барин его укладывал в пакет.
Положительно можно признать,
господа присяжные, — воскликнул Ипполит Кириллович, — что поруганная природа и преступное сердце —
сами за
себя мстители полнее всякого земного правосудия!
Давеча я был даже несколько удивлен: высокоталантливый обвинитель, заговорив об этом пакете, вдруг
сам — слышите,
господа,
сам — заявил про него в своей речи, именно в том месте, где он указывает на нелепость предположения, что убил Смердяков: „Не было бы этого пакета, не останься он на полу как улика, унеси его грабитель с
собою, то никто бы и не узнал в целом мире, что был пакет, а в нем деньги, и что, стало быть, деньги были ограблены подсудимым“.
Считая
себя сам (и на это есть факты) незаконным сыном Федора Павловича, он мог ненавидеть свое положение сравнительно с законными детьми своего
господина: им, дескать, все, а ему ничего, им все права, им наследство, а он только повар.
Неточные совпадения
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит
себе самому читать нравоучения для своего
барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре с
барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего
барина и потому скорее догадывается, но не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
Милон. Вы,
господин Скотинин,
сами признаете
себя неученым человеком; однако, я думаю, в этом случае и ваш лоб был бы не крепче ученого.
Левин по этому случаю сообщил Егору свою мысль о том, что в браке главное дело любовь и что с любовью всегда будешь счастлив, потому что счастье бывает только в
себе самом. Егор внимательно выслушал и, очевидно, вполне понял мысль Левина, но в подтверждение ее он привел неожиданное для Левина замечание о том, что, когда он жил у хороших
господ, он всегда был своими
господами доволен и теперь вполне доволен своим хозяином, хоть он Француз.
Гораздо легче изображать характеры большого размера: там просто бросай краски со всей руки на полотно, черные палящие глаза, нависшие брови, перерезанный морщиною лоб, перекинутый через плечо черный или алый, как огонь, плащ — и портрет готов; но вот эти все
господа, которых много на свете, которые с вида очень похожи между
собою, а между тем как приглядишься, увидишь много
самых неуловимых особенностей, — эти
господа страшно трудны для портретов.
Нельзя сказать наверно, точно ли пробудилось в нашем герое чувство любви, — даже сомнительно, чтобы
господа такого рода, то есть не так чтобы толстые, однако ж и не то чтобы тонкие, способны были к любви; но при всем том здесь было что-то такое странное, что-то в таком роде, чего он
сам не мог
себе объяснить: ему показалось, как
сам он потом сознавался, что весь бал, со всем своим говором и шумом, стал на несколько минут как будто где-то вдали; скрыпки и трубы нарезывали где-то за горами, и все подернулось туманом, похожим на небрежно замалеванное поле на картине.