Неточные совпадения
Вот если вы не согласитесь с этим последним тезисом и
ответите: «Не так» или «не всегда так»,
то я, пожалуй, и ободрюсь духом насчет значения героя моего Алексея Федоровича. Ибо не только чудак «не всегда» частность и обособление, а напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи — все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались…
Пораженный и убитый горем монах явился в Константинополь ко вселенскому патриарху и молил разрешить его послушание, и вот вселенский владыко
ответил ему, что не только он, патриарх вселенский, не может разрешить его, но и на всей земле нет, да и не может быть такой власти, которая бы могла разрешить его от послушания, раз уже наложенного старцем, кроме лишь власти самого
того старца, который наложил его.
На что великий святитель подымает перст и
отвечает: «Рече безумец в сердце своем несть Бог!»
Тот как был, так и в ноги: «Верую, кричит, и крещенье принимаю».
Ведь если я упущу и теперешний случай —
то мне во всю жизнь никто уж не
ответит.
Тот наконец ему
ответил, но не свысока-учтиво, как боялся еще накануне Алеша, а скромно и сдержанно, с видимою предупредительностью и, по-видимому, без малейшей задней мысли.
— Простите великодушно за
то, что заставил столько ждать. Но слуга Смердяков, посланный батюшкою, на настойчивый мой вопрос о времени,
ответил мне два раза самым решительным тоном, что назначено в час. Теперь я вдруг узнаю…
— Ничего особенного, кроме маленького замечания, — тотчас же
ответил Иван Федорович, — о
том, что вообще европейский либерализм, и даже наш русский либеральный дилетантизм, часто и давно уже смешивает конечные результаты социализма с христианскими.
— Говорите без юродства и не начинайте оскорблением домашних ваших, —
ответил старец слабым изнеможенным голосом. Он видимо уставал, чем далее,
тем более, и приметно лишался сил.
«За что вы такого-то так ненавидите?» И он
ответил тогда, в припадке своего шутовского бесстыдства: «А вот за что: он, правда, мне ничего не сделал, но зато я сделал ему одну бессовестнейшую пакость, и только что сделал, тотчас же за
то и возненавидел его».
— Про долг я понимаю, Григорий Васильевич, но какой нам тут долг, чтобы нам здесь оставаться,
того ничего не пойму, —
ответила твердо Марфа Игнатьевна.
Конечно,
тот не очень-то даже и претендовал на это: каким-нибудь купчишкам или мещанам он и
отвечать не стал бы.
Боялся он не
того, что не знал, о чем она с ним заговорит и что он ей
ответит.
Чистоплотный юноша никогда не
отвечал, но и с хлебом, и с мясом, и со всеми кушаньями оказалось
то же самое: подымет, бывало, кусок на вилке на свет, рассматривает точно в микроскоп, долго, бывало, решается и наконец-то решится в рот отправить.
— Ровно ничем, —
ответил тот, — уважать меня вздумал; это лакей и хам. Передовое мясо, впрочем, когда срок наступит.
И шесть камней разом вылетели из группы. Один угодил мальчику в голову, и
тот упал, но мигом вскочил и с остервенением начал
отвечать в группу камнями. С обеих сторон началась непрерывная перестрелка, у многих в группе тоже оказались в кармане заготовленные камни.
— Монах на монастырь просит, знал к кому прийти! — громко между
тем проговорила стоявшая в левом углу девица. Но господин, подбежавший к Алеше, мигом повернулся к ней на каблуках и взволнованным срывающимся каким-то голосом ей
ответил...
— Я, кажется, теперь все понял, — тихо и грустно
ответил Алеша, продолжая сидеть. — Значит, ваш мальчик — добрый мальчик, любит отца и бросился на меня как на брата вашего обидчика… Это я теперь понимаю, — повторил он раздумывая. — Но брат мой Дмитрий Федорович раскаивается в своем поступке, я знаю это, и если только ему возможно будет прийти к вам или, всего лучше, свидеться с вами опять в
том самом месте,
то он попросит у вас при всех прощения… если вы пожелаете.
— «А спроси, —
отвечаю ей, — всех господ офицеров, нечистый ли во мне воздух али другой какой?» И так это у меня с
того самого времени на душе сидит, что намеднись сижу я вот здесь, как теперь, и вижу,
тот самый генерал вошел, что на Святую сюда приезжал: «Что, — говорю ему, — ваше превосходительство, можно ли благородной даме воздух свободный впускать?» — «Да,
отвечает, надо бы у вас форточку али дверь отворить, по
тому самому, что у вас воздух несвежий».
— «На дуэль, Илюша, мне нельзя его вызвать», —
отвечаю я и излагаю ему вкратце все
то, что и вам на сей счет сейчас изложил.
— То-то и есть, что не отдал, и тут целая история, —
ответил Алеша, с своей стороны как бы именно более всего озабоченный
тем, что деньги не отдал, а между
тем Lise отлично заметила, что и он смотрит в сторону и тоже видимо старается говорить о постороннем.
Скажи мне сам прямо, я зову тебя —
отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот
того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!
«Имеешь ли ты право возвестить нам хоть одну из тайн
того мира, из которого ты пришел? — спрашивает его мой старик и сам
отвечает ему за него, — нет, не имеешь, чтобы не прибавлять к
тому, что уже было прежде сказано, и чтобы не отнять у людей свободы, за которую ты так стоял, когда был на земле.
Приняв «хлебы», ты бы
ответил на всеобщую и вековечную тоску человеческую как единоличного существа, так и целого человечества вместе — это: «пред кем преклониться?» Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее
того, пред кем преклониться.
— Я хотел ее кончить так: когда инквизитор умолк,
то некоторое время ждет, что пленник его ему
ответит.
Он попробовал заговорить с извозчиком, и его ужасно что-то заинтересовало из
того, что
ответил ему мужик, но чрез минуту сообразил, что все мимо ушей пролетело и что он, по правде, и не понял
того, что мужик
ответил.
— «Мама, —
отвечает ей, — не плачь, жизнь есть рай, и все мы в раю, да не хотим знать
того, а если бы захотели узнать, завтра же и стал бы на всем свете рай».
«Не
то что день, и много дней проживете, —
ответит, бывало, доктор, — и месяцы, и годы еще проживете».
«То-то вот и есть, —
отвечаю им, — это-то вот и удивительно, потому следовало бы мне повиниться, только что прибыли сюда, еще прежде ихнего выстрела, и не вводить их в великий и смертный грех, но до
того безобразно, говорю, мы сами себя в свете устроили, что поступить так было почти и невозможно, ибо только после
того, как я выдержал их выстрел в двенадцати шагах, слова мои могут что-нибудь теперь для них значить, а если бы до выстрела, как прибыли сюда,
то сказали бы просто: трус, пистолета испугался и нечего его слушать.
«Вы спрашиваете, что я именно ощущал в
ту минуту, когда у противника прощения просил, —
отвечаю я ему, — но я вам лучше с самого начала расскажу, чего другим еще не рассказывал», — и рассказал ему все, что произошло у меня с Афанасием и как поклонился ему до земли. «Из сего сами можете видеть, — заключил я ему, — что уже во время поединка мне легче было, ибо начал я еще дома, и раз только на эту дорогу вступил,
то все дальнейшее пошло не только не трудно, а даже радостно и весело».
Мечтаю видеть и как бы уже вижу ясно наше грядущее: ибо будет так, что даже самый развращенный богач наш кончит
тем, что устыдится богатства своего пред бедным, а бедный, видя смирение сие, поймет и уступит ему с радостью, и лаской
ответит на благолепный стыд его.
— «Мне ли благословлять, —
отвечаю ему, — инок я простой и смиренный, Бога о них помолю, а о тебе, Афанасий Павлович, и всегда, на всяк день, с
того самого дня, Бога молю, ибо с тебя, говорю, все и вышло».
— Пойдем к Грушеньке, — спокойно и тотчас же
ответил Алеша, и уж это было до
того неожиданно для Ракитина,
то есть такое скорое и спокойное согласие, что он чуть было не отпрыгнул назад.
И
отвечает ему Бог: возьми ж ты, говорит, эту самую луковку, протяни ей в озеро, пусть ухватится и тянется, и коли вытянешь ее вон из озера,
то пусть в рай идет, а оборвется луковка,
то там и оставаться бабе, где теперь.
Алеша ничего не
ответил, точно и не слыхал; он шел подле Ракитина скоро, как бы ужасно спеша; он был как бы в забытьи, шел машинально. Ракитина вдруг что-то укололо, точно ранку его свежую тронули пальцем. Совсем не
того ждал он давеча, когда сводил Грушеньку с Алешей; совсем иное случилось, а не
то, чего бы ему очень хотелось.
«Не на
то, что ее тут нет, — осмыслил и сам
ответил Митя себе тотчас же, — а на
то, что никак наверно узнать не могу, тут она или нет».
Страшная, неистовая злоба закипела вдруг в сердце Мити: «Вот он, его соперник, его мучитель, мучитель его жизни!» Это был прилив
той самой внезапной, мстительной и неистовой злобы, про которую, как бы предчувствуя ее, возвестил он Алеше в разговоре с ним в беседке четыре дня назад, когда
ответил на вопрос Алеши: «Как можешь ты говорить, что убьешь отца?»
— Да, —
ответил машинально Митя, рассеянно посмотрел на свои руки и тотчас забыл про них и про вопрос Фени. Он опять погрузился в молчание. С
тех пор как вбежал он, прошло уже минут двадцать. Давешний испуг его прошел, но, видимо, им уже овладела вполне какая-то новая непреклонная решимость. Он вдруг встал с места и задумчиво улыбнулся.
— За французского известного писателя, Пирона-с. Мы тогда все вино пили в большом обществе, в трактире, на этой самой ярмарке. Они меня и пригласили, а я перво-наперво стал эпиграммы говорить: «Ты ль это, Буало, какой смешной наряд». А Буало-то
отвечает, что он в маскарад собирается,
то есть в баню-с, хи-хи, они и приняли на свой счет. А я поскорее другую сказал, очень известную всем образованным людям, едкую-с...
«А когда он воротился, — с волнением прибавила Феня, — и я призналась ему во всем,
то стала я его расспрашивать: отчего у вас, голубчик Дмитрий Федорович, в крови обе руки»,
то он будто бы ей так и
ответил, что эта кровь — человеческая и что он только что сейчас человека убил, — «так и признался, так мне во всем тут и покаялся, да вдруг и выбежал как сумасшедший.
Если
та, думал он,
ответит на вопрос: она ли дала три тысячи давеча, в таком-то часу, Дмитрию Федоровичу,
то в случае отрицательного ответа он тут же и пойдет к исправнику, не заходя к Федору Павловичу; в противном же случае отложит все до завтра и воротится к себе домой.
Впустили его во двор довольно скоро, но на вопрос: почивает ли уже барыня или еще не ложилась — дворник не мог
ответить в точности, кроме
того, что в эту пору обыкновенно ложатся.
На вопрос мой, откуда взял столько денег, он с точностью
ответил, что взял их сейчас пред
тем от вас и что вы ссудили его суммою в три тысячи, чтоб ехать будто бы на золотые прииски…
Когда же де Петр Ильич, все еще не хотевший верить ему, пригрозил, что он пойдет и кому-нибудь расскажет, чтобы пресечь самоубийство,
то сам-де Митя, осклабляясь,
ответил ему: «Не успеешь».
— Успокойтесь, Дмитрий Федорович, — напомнил следователь, как бы, видимо, желая победить исступленного своим спокойствием. — Прежде чем будем продолжать допрос, я бы желал, если вы только согласитесь
ответить, слышать от вас подтверждение
того факта, что, кажется, вы не любили покойного Федора Павловича, были с ним в какой-то постоянной ссоре… Здесь, по крайней мере, четверть часа назад, вы, кажется, изволили произнести, что даже хотели убить его: «Не убил, — воскликнули вы, — но хотел убить!»
— Позвольте вас, милостивый государь, предупредить и еще раз вам напомнить, если вы только не знали
того, — с особенным и весьма строгим внушением проговорил прокурор, — что вы имеете полное право не
отвечать на предлагаемые вам теперь вопросы, а мы, обратно, никакого не имеем права вымогать у вас ответы, если вы сами уклоняетесь
отвечать по
той или другой причине.
Митя точно и пространно изложил им все, что касалось знаков, изобретенных Федором Павловичем для Смердякова, рассказал, что именно означал каждый стук в окно, простучал даже эти знаки по столу и на вопрос Николая Парфеновича: что, стало быть, и он, Митя, когда стучал старику в окно,
то простучал именно
тот знак, который означал: «Грушенька пришла», —
ответил с точностью, что именно точно так и простучал, что, дескать, «Грушенька пришла».
Ввязался и прокурор и опять напомнил, что допрашиваемый, конечно, может не
отвечать на вопросы, если считает для себя это выгоднейшим и т. д., но в видах
того, какой ущерб подозреваемый может сам нанести себе своим умолчанием и особенно ввиду вопросов такой важности, которая…
— О, сколько вам угодно, —
ответил тот.
— Решительно успокойтесь на этот счет, Дмитрий Федорович, — тотчас же и с видимою поспешностью
ответил прокурор, — мы не имеем пока никаких значительных мотивов хоть в чем-нибудь обеспокоить особу, которою вы так интересуетесь. В дальнейшем ходе дела, надеюсь, окажется
то же… Напротив, сделаем в этом смысле все, что только можно с нашей стороны. Будьте совершенно спокойны.
На вопрос прокурора: где же бы он взял остальные две тысячи триста, чтоб отдать завтра пану, коли сам утверждает, что у него было всего только полторы тысячи, а между
тем заверял пана своим честным словом, Митя твердо
ответил, что хотел предложить «полячишке» назавтра не деньги, а формальный акт на права свои по имению Чермашне,
те самые права, которые предлагал Самсонову и Хохлаковой.